Tempora mutantur, et nos mutamur in illis — гласит известная латинская присказка. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Но куда же катится время, и надо ли за ним слепо следовать?
— Я больше уважаю тех, кто воюет за страны Оси, — заявляет один из персонажей нового романа Аугусто Перес-Реверте. — Вы же знаете, я германофил и италофил.
Казалось бы, нет существенной разницы — какой народ тебе подходит по нраву. Разбавляешь ли ты виски содовой, закусываешь кьянти пармезаном или запиваешь шпикачики пльзенским…
Но штука в том, что действие романа разворачивается в первую половину 1940-х годов. Гремит Вторая мировая война. И персонаж испанского романиста определяет свои политические симпатии, выбирая место на той стороне баррикады, опоясавшей земной наш шарик. Равно как и автор книги. Ведь герой его, тот самый итальянец — диверсант, подводник Тезео Ломбардо — вместе с коллегами атакует английские корабли, стоящие в бухте Альхесирас на южной оконечности Пиренейского полуострова у крепости Гибралтар. Книга так и называется — «Итальянец».
У меня давно появилось и окрепло ощущение, что Аугусто Перес-Реверте, изобретательный романист и эссеист, пышущий термоядерной энергией, пытается в одиночку переписать историю человечества. Не ту историю, которая есть цепь событий, развёрнутая во времени и запутанная в пространстве. А ту Историю, в которой и отформовалось наше отношение к прошлому. Каждое поколение пишет собственную Историю, утверждал Робин Джордж Коллингвуд. И каждая страна делает это на особицу.
Капитан Алатристе, герой знаменитой саги писателя, служит в войсках герцога Альбы. Того самого злобного убийцы, с которым воюют персонажи Шарля де Костера — Тиль Уленшпигель и Ламме Гудзак. А погибает отчаянный рубака в битве при Рокруа, выигранной французами (1643 год). Героическая гибель когда-то непобедимых терций особенно пафосна в киноверсии книжного сериала. Посланцы принца де Конде предлагают остаткам вражеской армии почётную капитуляцию. Но те отклоняют предложение короткой фразой — «Испанская пехота, мсье». И становятся плечом к плечу, готовясь к последней атаке.
Кстати, под началом принца в боях с испанцами же принимает первое боевое крещение виконт де Бражелон, сын графа де Ла Фер (Атоса). Правда, случается это несколько позже, в битве при бельгийском городе Ланс в 1648 году. Думаю, современный писатель постоянно оборачивается на своего коллегу из позапрошлого века. Недаром его называют современным Александром Дюма.
Разумеется, Перес-Реверте не собирается объявлять победителями своих соотечественников. Он только решительно заступается за кастильских и андалузских рыцарей, оболганных европейскими литераторами. Пока что он описывает сухопутные театры военных действий. Но мы помним — примерно в это же время современник Алатристе, капитан Блад, сражается в водах Карибского моря с потомками конкистадоров. «Зверства испанской солдатни были общеизвестны, и даже самые гнусные дела Моргана бледнели перед жестокостью кастильских насильников», — строго указывает нам Рафаэль Саббатини. Возможно, в ближайшее время испанский писатель заставит своих поклонников иначе взглянуть и на фигуру дона Мигеля де Эспиносы, злейшего врага британского флибустьера.
Дальше — больше. Подвигаемся ближе к нашему времени и знакомимся с Лоренсо Фалько — героем трилогии Переса-Реверте об эдаком испанском Джеймсе Бонде, сотруднике специальных служб генералов Франко и Мола. С литературной точки зрения, книга весьма неплоха. С политической же…
Я ещё раз понял, что ответ Джона Донна на свой же вопрос в наше время ещё более многозначен и мультиполярен. Кто сейчас слышит звон похоронного колокола?.. Папа Хэм безусловно стоял на стороне республиканцев. Так же, как Джон Дос Пассос, Синклер Льюис, Андре Мальро, Илья Эренбург, Михаил Кольцов, Эрих-Мария Ремарк. Они показали нам, какое дело должно и необходимо считать безусловно правым. Теперь оказывается, что это не так очевидно?
Ну, и, наконец, героями последней книги современного романиста оказываются итальянские коммандос. Помогает же им — испанка. Елена Арбуэс наводит диверсантов на корабли того государства, которое убило ее мужа. Старший офицер испанского торгового судна погиб при налёте британских бомбардировщиков.
Что-то поворачивается в нашем мире. В интеллектуальном его сегменте. Чувства и мысли становятся уже не так линейны и однозначны, как это виделось во второй половине прошлого века.
Монголы ставят памятник Чингис-Хану. Болгары всё чаще вспоминают хана Аспаруха — предводителя кочевников, севшего на земли славян в VIII веке. В городе Шумен видел я огромнейший монумент, поставленный в честь тринадцати веков существования болгарского государства. Стоит он на вершине горы, ведут к нему тысяча триста ступеней каменной лестницы. Продувается сооружение всеми ветрами. Холодно там стоять, зябко и — несколько страшно. Глядят на тебя сверху вниз суровые лица воинов, доскакавших до Дуная с берегов Волги.
Хорошо ли это, плохо ли, но мир переворачивается. Может быть, не сам мир, а наше о нём представление. Александр Галич написал в своё время пророческую песню о возвращении на место памятников, убранных когда-то в запасники.
Сотни тысяч (и все похожие)
Вдоль по лунной идут дорожке,
И случайные прохожие
Кувыркаются в «неотложки»…
Что же понуждает нас возвращаться к прежним представлениям, которые, казалось бы, изжиты, затоптаны и забыты? Редьярд Киплинг когда-то писал о Богах Азбучных Истин, которых управляют нашим миром во все времена. Но главный вопрос — кто и как формулирует эти истины? Возможно ли нам понять глубинные процессы, которые влияют на наше сознание?
Мы знаем, что поведение отдельного человека трудно подчинить какому-то набору формул. Зигмунд Фрейд считал, что рационализация поступков есть один из защитных механизмов личности. Человек сначала шагает, а потом объясняет всем вокруг и, прежде всего, себе самому, почему повернул именно в эту сторону. Онегиным у Пушкина вдруг овладевает «беспокойство, охота к перемене мест». Ни поэт, ни тем паче его герой не могут объяснить этого странного чувства. А ведь порой оно охватывает целые народы. Массы людей срываются с места, идут неясно куда и непонятно зачем. Гибнут тысячи, десятки тысяч, рушатся города и империи. Что служит причиной такого переселения народов?..
Лев Гумилёв считал, что племена хунну ушли от привычных пастбищ, потому как трава выгорела от засухи. А далее они двинулись через Каспийские ворота, гоня перед собой многие и многие народы, пока их не остановил Аэций на Каталаунских полях…
Можно ли для каждой социальной катастрофы отыскать рациональное объяснение, понятное простому человеческому разуму? Не знаю. Но кажется мне, что симптомами будущих потрясений может оказаться смена векторов человеческих устремлений. Меняются точки зрения, отдельные кочки сливаются в островки, те — в континенты, а в результате сдвигаются с места огромные человеческие пласты.
Мы можем оценить будущее по каким-то интегральным показателям — объём производства, процент безработных, темпы инфляции… Но как понять их воздействие на человеческие умы и сердца? Может быть, только интуитивные прозрения художника способны предугадать «неслыханные перемены, невиданные мятежи»?
«Человек никогда ничему не научится», — утверждает Пепе Альхараке, тот самый, что готов аплодировать немцам и итальянцам. Время, в котором происходит диалог, — конец 1942 года. Интересно, что этот архивариус сказал бы в 1945-м? Но, возможно, за него говорит сейчас его создатель, испанский романист Аугусто Перес-Реверте.
