270 лет назад родился человек, чьи жизнь и творчество мы до сих пор изучаем со школьной скамьи. Его «Путешествие из Петербурга в Москву» по сей день знает каждый житель России.
Цензура — дура, да царь — молодец. В данном случае — царица.
Разрешение на печатание своего отчёта с размышлениями о поездке из новой столицы в старую Александр Радищев получил по знакомству, через одного досмотрщика столичной таможни, а собственное имя — во избежание опасных последствий — на обложке книги не указал. Но ни цензорская подпись, ни авторская анонимность его не спасли. Начав читать эту крамолу, Екатерина II пришла в такое негодование, что обозвала автора «бунтовщиком хуже Пугачёва» и велела сыскать немедля.
Про то, какие ужасы углядела просвещённая государыня в радищевских записках, нам известно ещё со школьных уроков литературы. Кроме, пожалуй, одного, который оставался преступлением вплоть до недавнего времени: в «Путешествии» явно проглядывали американские идеи. И, ознакомившись с прочими трудами вольнодумца, Екатерина убедилась в этом воочию. Радищев сожалел, что американские суда редко заходят в Петербург, хвалил Бенджамина Франклина, а в оде «Вольность» прямо-таки провозгласил гимн во славу Северо-Американских Штатов:
К тебе душа моя вспаленна,
К тебе, словутая (славная — С. А.) страна,
Стремится гнётом, где согбенна
Лежала вольность попрана;
Ликуешь ты! А мы здесь страждем!..
Того ж, того ж и мы все жаждем;
Пример твой мету (цель — С. А.) обнажил...
На исполнение приказания разгневанной императрицы понадобилось всего четыре дня: уже 30 июня 1790 года, Александр Николаевич был арестован и заключён в Петропавловскую крепость, в Алексеевский равелин, про который говорили: «Здесь келья — гроб, дверью хлоп».
Секретного узника лишили не только права переписки, но и продуктовых передач. Тюремная кормёжка отличалась скудостью, зато допросы — обилием. Ежедневно, днём и ночью, показания с подследственного снимал лично начальник Тайной экспедиции Степан Шешковский, отъявленный палач по прозвищу «кнутобоец»: то стращал пытками, а то, в случае признания, сулил, что государыня простит.
Радищев держался стойко, но, в конце концов, принуждён был заявить, что «от всего сердца сожалеет» о своем проступке, а также признаёт, что книга его «наполнена гнусными, дерзкими и развратными выражениями» и написана «по единому заблуждению ума».
24 июля, выслушав приговор Палаты Уголовного суда «казнить смертию», Радищев в один день стал седым, как лунь. После этого сорок три дня ждал он в крепости своей гибели, но 4 сентября пришёл монарший указ о замене казни лишением дворянства, чинов, ордена и ссылкой в Илимский острог Иркутской губернии на десять лет. На своём указе императрица, как напутствие, начертала: «Едет оплакивать плачевную судьбу крестьянского состояния, хотя, и то неоспоримо, что лучшей судьбы наших крестьян у хорошего помещика нет во вселенной».
Из Петербурга писателя-бунтовщика увозили в кандалах. Вслед за ним поехала Елизавета Рубановская, сестра жены, скончавшейся шесть лет назад. Елизавета Васильевна проторила тот путь, по которому спустя тридцать шесть отправятся вслед за мужьями декабристки, но её подвиг так никто и не воспел, ни Пушкин, ни Некрасов.
…Уж как ни была умна и расчётлива императрица, но и она — подобно всем отечественным царям и генсекам — не могла взять в толк простой истины: критика порядков в государстве не имеет абсолютно никаких последствий только при полной свободе слова. Когда можешь писать, что твоей душе угодно и критиковать кого угодно во всё своё удовольствие — хоть из штанов своих выскочи, мало кто и читать-то станет. Однако стоит автора репрессировать и произведения изъять, как сам он становится героем, а тексты его начинают расходиться в самиздатовских списках.
Вот ведь и радищевское «Путешествие», несмотря на арест почти всего тиража в 650 экземпляров, пошло гулять по стране во множестве рукописных копий (только до нас их дошло больше сотни), а сам Радищев до сих пор личность поистине легендарная. Даже серьёзные учёные, проходя мимо дома 14 по петербургской улице Марата (бывшей Преображенской), где жил писатель, думают: а вдруг Александр Николаич оставил тут не два тайника, которые уже давно обнаружены, а три, и в этом, третьем, как раз и хранятся секретные рукописи знаменитого диссидента?
Александр Пушкин был поражён подвигом Радищева: «…человек безо всякой власти, безо всякой опоры, дерзает вооружиться противу общего порядка, противу самодержавия, противу Екатерины!». Однако мужество даже таких героев имеет свои пределы. После того как Радищев отсидел в остроге шесть лет, заступивший на царство Павел I его освободил и позволил жить в имении в Калужской губернии. А уж Александр I дал ему полную свободу и даже вызвал в Петербург, назначив членом Комиссии для составления законов. Но Александр Николаевич был уже не тот. Дни его были уже сочтены…
Легенда гласит, что Радищев едва ли не в первом же проекте понаписал такого, что даже в те либеральные годы начала александровского царствования считалось крамолой. Председатель комиссии граф Пётр Завадовский сделал ему внушение и к тому же имел неосторожность напомнить о прежних увлечениях и Сибири-матушке. Бедный Александр Николаевич, чьё здоровье было подорвано тяжкими испытаниями, впал после этого в сильнейшую депрессию, выпил яду и скончался в мучениях.
Однако вряд ли всё это правда. Самоубийц в те поры хоронили за кладбищенской оградой, тогда как Александра Радищева отпели по православному обычаю со священником, и могилу ему вырыли вблизи Воскресенской церкви.
Вот только ни церковь, ни могила не сохранились…
