Вчера исполнилось 263 года со дня рождения Павла I. Материалы фонда Президентской библиотеки дают редкую возможность попробовать разобраться в этой противоречивой натуре на фоне контекста того времени.
Сын Петра III и Екатерины II представляет большой интерес для историков. Одни считают его реформатором, пытавшимся модернизировать Россию на европейский манер, другие — тираном и сумасбродом.
К сожалению, с психикой у императора действительно было не всё благополучно, но тому есть своё объяснение. Раритетное издание Е. Шумигорского «Павел I» (1899), электронная копия которого доступна на портале Президентской библиотеки, свидетельствует:
«Жертва политических расчётов, баловень царственной бабушки, Павел Петрович при самом рождении встречен был полным равнодушием ничтожного отца и слезами гениальной матери, до глубины души прочувствовавшей своё унижение и бессилие: мало того, что у неё отняли первенца-сына и навсегда оторвали от семейных радостей, но ради этого же её первенца бросили её на произвол судьбы и как бы сделали его ей соперником: возвеличивая сына, унижали мать».
Сложившаяся коллизия не сломила сильную Екатерину, но стала неподъёмной ношей для Павла, попавшего под не знавшую границ опеку императрицы Елизаветы Петровны.
«”Только что спеленали его”, рассказывает Екатерина, “как явился, по приказанию императрицы, духовник ея и нарёк ребёнку имя Павла, после чего императрица тотчас велела повивальной бабушке взять его и нести за собою, а я осталась на родильной постели”», — читаем в том же томике Шумигорского. <…> — Со мною сделалась сильная лихорадка; но несмотря на то, и в тот день я не удостоилася большого внимания».
Как известно, ребёнок, разлучённый с матерью, неминуемо получает сильную психологическую травму.
«”Я должна была”, — цитирует Екатерину тот же Шумигорский, — “лишь украдкой наведываться о его здоровье, ибо просто послать спросить о нём значило бы усумниться в попечениях императрицы. <…> Он лежал в чрезвычайно жаркой комнате, во фланелевых пеленах, в кроватке, обитой мехом чёрных лисиц; его покрывали одеялом из атласного тика на вате, а сверх того ещё одеялом из розового бархата, подбитого мехом черных лисиц… пот тёк у него с лица и по всему телу, вследствие чего, когда он вырос, то простуживался и заболевал от малейшего ветра”».
«Ещё хуже было то, — вторит Шумигорскому Ф. Каратов в работе «Павел I: Его семейная жизнь, фавориты и убийство» (1902), — что его окружили многочисленными няньками и бабками, которые извратили мальчика не только физически, но и нравственно».
Когда Павел вступил на престол, ему шёл уже 43-й год, половину своей жизни он провёл в тревожном ожидании короны, поскольку опасался, что его может постичь участь отца, убитого по приказу Екатерины в Ропше. Эта семейная драма исходно напоминает сюжет шекспировского «Гамлета», что дало основания некоторым исследователям называть Павла «русским Гамлетом». Однако по духовной мощи они несопоставимы.
«Это была тёмная драма, окончившаяся полным расстройством умственных способностей Цесаревича, — резюмирует Каратов. — <…> Этот великий князь с задатками доброго и рыцарского человека, впечатлительный и находчивый, превратился по восшествии на престол в резкого раздражительного хилого человека, от неуклюжей фигуры коего веяло чем-то болезненным и недобрым».
Павел I вступил на престол с искренним желанием сделать всё для процветания народа, с готовыми проектами реформ, которые, по его мнению, должны были исцелить Россию, дать новое направление её политической и государственной жизни. В 1788 году, Павел, во избежание государственных переворотов и интриг, разработал «Акт [о престолонаследии] утверждённый в день… коронации [Павла I]» (1797). Документ исключал возможность отстранения от престола законных наследников. В акте содержалось также важное положение о невозможности восшествия на российский престол лица, не принадлежащего к Православной Церкви. Закон Павла I, определявший порядок передачи высшей государственной власти в России, действовал вплоть до 1917 года.
В области финансов молодой монарх полагал, что доходы государства принадлежат государству, а не государю лично. Он требовал согласовывать расходы с надобностью государства. Павел приказал переплавить на монеты часть серебряных сервизов Зимнего дворца, уничтожить до двух миллионов рублей ассигнациями для сокращения государственного долга. Указом о трёхдневной барщине запретил работу крестьян в выходные дни. Также император издал указ о восстановлении университета в Прибалтике (г. Дерпт) и открыл в Санкт-Петербурге Медико-хирургическую академию, немало школ и училищ.
Как видим, Павел был не только сумасбродом, приверженцем парадов и муштры, гонителем полководца Александра Суворова. Деятельность императора была многозначной, в ней представлены не только отрицательные стороны, но и множество положительных. Он по-своему глубоко любил Россию и хотел добиться её процветания, только не знал, как. Ведь в пору его взросления Екатерина близко не подпускала сына к участию в обсуждении государственных дел.
При этом, как писал Н. Шильдер в своём историко-биографическом очерке «Император Павел Первый» (1901), «Новое царствование с первых же дней сделалось отрицанием предыдущего; роскошный, пышный двор императрицы преобразился в огромную кордегардию».
Неудачными оказались попытки нового монарха реформировать армию и государственный аппарат по лекалам прусской военной системы и прусского полицейского государства. Реформы Павла в этой области вызвали противодействие как со стороны высшей администрации, так и низов: слишком жестоки были репрессии против генералитета и среднего офицерства, что подтверждает электронная копия сборника «Высочайшие приказы государя императора Павла I. 1800-1801 годов». Случалось, что были «уволены в один день: трое полных генералов, трое генерал-лейтенантов, 9 майоров, 68 обер-офицеров гвардейских полков, 90 унтер-офицеров и один Преображенского полка. 120 человек! Не сказано, за что». Введение неудобной армейской формы по прусскому образцу вызвало ропот среди военнослужащих. Оскорблённое офицерство в массовом порядке подавало в отставку.
Однако в ряде мемуаров павловского периода правления можно найти и другую оценку нововведений в армии: да, изменил обмундирование войск, полностью заимствовав его с прусских образцов, включая ношение париков и буклей, но при этом в армии появились принципиально новые подразделения — инженерное, фельдъегерское, картографическое.
Автор «Записок графа Е. Ф. Комаровского» русский генерал от инфантерии Комаровский вспоминает: «Образ нашей жизни офицерской после восшествия на престол императора Павла совсем переменился. При императрице Екатерине II мы помышляли только, чтобы ездить в общество, театры, ходить во фраках, а теперь с утра до вечера на полковом дворе; и учили нас всех, как рекрут».
Тем не менее развитие ситуации в России толкало Павла к катастрофе.
Жёсткая оценка действий самодержца дана в электронной копии сборника «Материалы для биографии императора Павла I», изданного в Лейпциге (1874): «Глубокая, закоренелая ненависть ко всему, что учреждено Екатериною, делало его порывы ещё вреднее и опаснее; <…> а паче всего страсть к экзерцициям (устар. военные тренировки) и запальчивая взыскательность за малейшие ошибки <…> восстановили против него войско и все дворянство». Письма императора Павла, сборники указов, заключённые имдоговоры, воспоминания придворных, биографические исследования и многие другие материалы из фонда Президентской библиотеки отражают назревавшее в обществе недовольство правлением императора Павла.
Заговор против него стал созревать и готовиться фактически с первых дней правления. В ночь с 24 на 25 марта 1801 года император был убит заговорщиками в своей новой резиденции — Михайловском замке в Петербурге.
Так говорил Павел I
— Я желаю лучше быть ненавидимым за правое дело, чем любимым за дело неправое.
— Для меня не существует ни партий, ни интересов, кроме интересов государства, а при моём характере мне тяжело видеть, что дела идут вкривь и вкось и что причиною тому небрежность и личные виды.
— В России велик лишь тот, с кем я говорю, и до тех пор, пока я с ним говорю.
— Господин фельдмаршал! Видите ли вы этот караул? В нём 400 человек. Мне достаточно сказать слово — и все они будут фельдмаршалами.
