Вчера в России и за рубежом любители русской словесности отметили 222-ю годовщину со дня рождения Александра Пушкина. По традиции, именно на этот день приходится и ежегодный День русского языка.
На портале Президентской библиотеки сформирована обширная электронная коллекция «А.С. Пушкин (1799–1837)», в которую включены цифровые копии книг, статей, архивных документов, авторефератов диссертаций, видеофильмов, изобразительных и других материалов, посвящённых жизни и творчеству поэта.
В этой богатейшей пушкиниане такие масштабные работы, как «А.С. Пушкин» (1899) профессора Дмитрия Анучина, «Пушкин, его лицейские товарищи и наставники» (1887) академика Якова Грота, «Пушкин в жизни» (1928) писателя Викентия Вересаева, «Пушкин и декабристы» (1929) литературоведа Николая Фатова…И, конечно же, работы о русском языке Пушкина — о том материале, из которого он «чеканил свои драгоценности».
«”Ясный”, “гармонический” Пушкин, гениальный “гуляка праздный”, такой как будто понятный в своей нехитрой гармоничности и благодушной беспечности, — в действительности представляет из себя одно из самых загадочных явлений русской литературы. Он куда труднее понимаем, чем даже Толстой, Достоевский или Гоголь». Так утверждал Викентий Вересаев в издании «Пушкин в жизни».
Для того, чтобы так написать, нужно быть абсолютно погружённым в контекст судьбы поэта, знать, в частности, какие следы в его душе оставило благополучное на первый взгляд детство в лоне старинной дворянской семьи, представлять, сколь сложными были отношения маленького Пушкина с матерью. От её подчас немотивированного гнева ребёнок прятался в обширной отцовской библиотеке и часами читал там книжки преимущественно на французском языке.
Дни, проведённые в Царскосельском лицее, на первых порах тоже давались непросто. По словам первого биографа поэта Павла Анненкова, которого цитирует литературный критик Юлий Айхенвальд в книге «Пушкин» (1916), Александр «не всегда оставался победителем в столкновениях с товарищами, им же и порождённых, и тогда, с растерзанным сердцем, с оскорблённым самолюбием, сознанием собственной вины и с негодованием на ближних, возвращался он в свою комнату и, перебирая все жгучие впечатления дня, выстрадывал вторично все его страдания до капли!».
Но многое изменилось уже в первые послелицейские годы. Пушкин быстро вошёл в круг первых литераторов обеих столиц. Яков Грот в издании «Пушкин, его лицейские товарищи и наставники» пишет:
«Некоторые товарищи Пушкина, также не лишённые поэтического дарования, далеко отстали от него и в этом отношении… Главным виновником и двигателем литературной жизни в училище был всё-таки Пушкин, и без него это направление, конечно, не достигло бы там такого поразительного развития».
Удачные рифмы, взволнованные строфы делали поэта счастливым.
«Тот материал, из которого Пушкин чеканил свои драгоценности… русский язык, это для него — внутреннее сочетание “простонародного наречия” и “книжного”: от “московских просвирен” в литературу проникает чистая и правильная, выразительная и звучная речь… Русский язык наш гениальный автор называет “столь гибким и мощным в своих оборотах и средствах, столь переимчивым и общежительным в своих отношениях к чужим языкам”. Не безразлично относится поэт и к правописанию. Потому что “Орфография – геральдика языка”», — отмечает Юлий Айхенвальд.
Пушкинские лёгкие, словно летящие строки на самом деле были плодом долгого неустанного труда. Так было и в поэзии, и в прозе, и в драматургии, и в публицистике, и даже в письмах.
Вот Юлий Айхенвальд, анализируя одну из сцен «Евгения Онегина», так описывает результат этой работы над словом:
«И вот, в лунную ночь, под пенье соловья, Татьяна поверяет свою тайну старой няне… Здесь именно один из тех моментов, когда всякий пишущий о Пушкине испытывает бессилие своего пера, ненужность и бедность всякой похвалы, какое-то изнеможение восторга».
И что за беда, если рядом соседствуют галлицизмы, вошедшие в плоть и кровь начитавшихся в оригинале французской литературы дворян: «Но панталоны, фрак, жилет, / Всех этих слов на русском нет; / А вижу я (винюсь пред вами), / Что уж и так мой бедный слог / Пестреть гораздо меньше б мог / Иноплеменными словами» [«Евгений Онегин», глава I, строфа XXVI].
Впоследствии Пушкин напишет о том, как влияние французского языка на русский сменилось влиянием английского языка. Языковые заимствования тех лет станут причиной острой полемики, литературных дуэлей, участником которых будет выступать и Александр Сергеевич с его холерическим темпераментом и разящими противника эпиграммами.
В монографии «Язык Пушкина: Пушкин и история русского литературного языка» (1935) лингвист-русист, литературовед, академик Виктор Виноградов отмечает, что Пушкин «стоит за свободу национально-языкового развития в пределах “духа” русского языка, его грамматических законов, его обычаев». При таком отношении к языку, цитирует Виноградов характеристику поэтики Пушкина, данную академиком Степаном Шевырёвым, «стих его всегда возвышен над обыкновенною речью, всегда изящен звуком, всегда отмечен… как червонец, чеканом светлым и звонким, столько же проза его проста, сильна, истинна и чужда всякого ненужного ей украшения».
…Пушкиноведы составили «Словарь языка Пушкина» и на его основе подсчитали — в языке Александра Сергеевича было без малого 23 тысячи слов. Мы же в своей бытовой речи, как установили лингвисты, обходимся с помощью 300-400. Короче, пушкинские драгоценности нам унаследовать не удалось. По крайней мере, пока…
