На самом деле его зовут не Пётр — Акио, что в переводе с японского означает «яркий мужчина». Акио Танака — единственный камикадзе Второй мировой войны, живущий ныне в России.
Совсем юным Акио воевал в Квантунской армии пулемётчиком, в отряде солдат-смертников, и не сомневался, что обязан выполнить долг перед своей страной. Наверное, он и вправду был ярким парнишкой, но в 1945-м его армия была разбита Красной армией, и Танака попал в плен в СССР.
Без малого полвека он честно трудился — мотористом, пастухом, кочегаром. Сначала в Советском Союзе, затем в Российской Федерации. А затем вышел на пенсию.
Он давно разучился писать и читать иероглифы. Разговаривая по-японски, с трудом подбирает слова. На вопрос «Хотели бы вы вернуться на родину?» отвечает: «Нет!» Очевидно, так оно и есть. Вот только почему ночами, нечасто, но всё-таки видит он во сне цветущую сакуру?..
В этом году Танака-сан (или по-русски — сельский пенсионер дядя Петя?) поедет-таки в Японию. Так сложилась жизнь…
— Господин Танака, скажите, почему так долго вы откладывали поездку на историческую родину?
— С моей пенсией далеко не уедешь…
— Ну, это сейчас. А раньше, когда работали? Неужели не хотелось встретиться с родственниками?
— Так у меня ж там никого не осталось. Мамы не стало, когда мне было четыре года. Отец тоже умер, и мачеха.
— А сестра? У вас ведь, мне говорили, была сестра, и она, если не ошибаюсь, жива?
— Жива, только я про неё ничего не знаю. Она даже не ответила на письмо-запрос, который ей отправило японское генеральное консульство. Видимо, не может простить… Я же был тэйсинтай — доброволец-смертник, но сдался в плен вместо того, чтобы сделать себе харакири. Кодекс камикадзе — слышали, знаете, что это такое?
— Конечно. Даже выписала, когда ехала к вам: «Смерть легче пуха, ты её даже не почувствуешь, поэтому бояться умереть не стоит. Всё произойдёт мгновенно, и душа твоя обретёт вечность, а имя — уважение в обществе».
— Ну, вот… Но я же не разрезал себе живот. Значит, стал предателем. А по нашим обычаям, вся семья предателя покрывается позором.
В общем, меня в Японии никто не ждёт. Разве что сакура? Она ведь уже 72 весны без меня цвела. Может, помнит своего Акио, как вы думаете?
— Помнит, не сомневайтесь. Но объясните мне, пожалуйста, что вас заставило записаться в отряд смертников?
— В 43-м году, когда я окончил восемь классов школы, война была в самом разгаре, и наши власти призывали молодёжь идти добровольцами на фронт. Я и пошёл. Меня записали — не помню, правда, в какую часть… В общем, в Квантунскую армию.
— Вы уже умели стрелять? Или добровольцев сначала посылали в какую-то школу молодого бойца?
— Ничего такого не было. Через неделю посадили в поезд, отправили в Маньчжурию. Там было тогда более миллиона японских солдат. А стрелять нас учили ещё в школе — из карабина, из автомата, из пулемёта…
— Свой первый день на фронте помните?
— Ещё бы! Выкопали ячейки, установили пулемёты. Китайцы нас атакуют, стреляют, мы — в них. И мы, и они погибали тысячами… Видите, у меня следы на обеих руках? Это в меня китайский пулемётчик попал.
— Долго лежали в госпитале?
— Совсем не лежал. Доктор намазал мне чем-то раны, забинтовал, а через два дня я снял бинты и — снова воевать. Больно, конечно, было, но меня за это наградили медалью.
— И присвоили звание сержанта?
— Нет. Сержантом — гунсо — я стал позже, когда взял в плен большого китайского начальника, генерала.
— Как вам это удалось?
— Да как-как?.. Пошли ночью, впятером. Ползком, тихонько-тихонько. Один из наших в часового метнул нож и — насмерть. Я открыл палатку, вижу — генерал спит, укрывшись ковром. А под подушкой — пистолет. Я пистолет из-под подушки вытащил, генерала в простыню замотал и потащил…
— Погодите—погодите, господин Танака! Генерал что — не кричал и не сопротивлялся?
— Так он был в наркотическом опьянении. У китайцев половина войска была наркоманами. Да и вообще, они плохо воевали. Накурятся своих наркотиков и спят под кустами. Какие ж это солдаты?..
В общем, за выполнение этого задания мне вручили золотую медаль, присвоили звание сержанта, и я стал командиром. У меня в подчинении было 27 человек.
— Как вас на передовой кормили?
— Еды хватало. Повар варил кашу и суп на большом костре, а когда не мог готовить, нам давали сухой паёк.
— С обмундированием тоже всё было хорошо?
— С этим бывало по-разному. Кадровые части имели полные комплекты формы, а пополнению не хватало ботинок, солдаты плели себе сандалии из соломы.
— А где вы мылись, приводили себя в порядок?
— Какое мытьё?! В войну некогда и негде было мыться. Это было очень тяжело — жара стояла страшная, все мучились. Ходили по очереди к болоту или к луже, там и мылись… Без мыла, конечно, его не было совсем. Песком натрёшься — вот тебе и вся гигиена.
— Но с информацией, надеюсь, всё было нормально? Вы знали, что был взят Берлин, что закончилась война в Германии?
— Всё мы знали…
— Артисты к вам приезжали?
— Бывали. Помню, ансамбль — человек тридцать парней и девушек. Как раз затишье было, мы все сидели по своим окопам, а они на горке танцевали, песни пели.
— Вы сказали, что китайцы были тогда плохими воинами. А советские?
— Да что уж там говорить — они хорошо сражались! Но и мы тоже. Правда, у русских были большие танки, в них садились по четыре-пять человек, а в наши — только три. Однако и мы хорошо стреляли.
— Сильному противнику не обидно и проиграть!
— Что вам сказать… Это ведь не мы проиграли — наши генералы подписали капитуляцию. А мы воевали хорошо, смерти не боялись.
— Как с вами обращались, когда вы попали в плен?
— В Хабаровске? Хорошо обращались: не били, кормили вовремя, рыбу солёную часто давали, горбушу. С немцами, конечно, обходились хуже. Мне их было жалко, я им частенько отдавал свой паёк — рисовую кашу. В пакет бумажный заворачивал и носил.
— И всё-таки я не понимаю. Когда японских военнопленных начали отправлять на родину, многие же уехали. Почему вы остались?
— Уехали рядовые. А мы, командиры, были уверены, что на родине нас за предательство либо повесят, либо расстреляют. В Японии закон строгий.
— …Вы, вернувшись в 1955-м, попали бы под трибунал, так?
— Точно.
— А сейчас поедете — вам это уже не грозит? Прошёл срок давности?
— Ну, думаю, таким стариком военный трибунал вряд ли заинтересуется.
— Вот уж на старика вы точно не похожи!
— Ёлки-палки, неужели — правда, молодо выгляжу? Эх, жаль, жизнь быстро пролетела…
— Жалеете, что пришлось большую её часть провести не на родине или стали в России совсем своим?
— Своим в России, скажу честно, я так и не стал. А про родину — что ж… Очень, конечно, хочется посмотреть, как там сегодня живут. Но вы в самом деле думаете, что моя сакура меня всё ещё ждет?..
Беседовала Светлана Белоусова
Автор и редакция благодарят за помощь в организации этого интервью Андрея Лазурина, председателя международного военно-исторического объединения FRONT LINE
