Увы, про 190-летие великого физиолога на этой неделе не вспомнил почти никто. Даже его нынешние коллеги. У нас нынче другие кумиры, и патриотизм далёкий от интеллектуальных интересов.
Наши предки второй половины XIX века смотрели на науку, хоть и с опасливым неверием, но с большим интересом, а на учёный люд — как на диковинную молодую поросль, которая уже вовсю идёт в рост, но пока непонятно что принесёт. И вообще, как понимать, что это за фрукт такой — ин-тел-ли- ген—ция? Слово — редкое, заковыристое и такое же непонятное, как сама эта умничающая молодёжь.
А для русской реалистической прозы, с её стремлением ко всему типическому, новые типажи 1860-х годов были сущей находкой. И уж пройти мимо Сеченова было никак невозможно. В нём воплотились, казалось, все черты целого поколения интеллигентов-разночинцев — доходящая до прямолинейности принципиальность, крайний материализм в воззрениях, чувство личной вины перед бедными и обострённое понятие совести, доброты, порядочности…
Судите сами: ещё в молодости Иван Сеченов бросил военную карьеру, чтобы служить народу в качестве врача. Полюбив Марию Бокову (Обручеву), не женился на ней почти двадцать лет, поскольку дружил с её мужем. В знак протеста против интриг, помешавших Илье Мечникову стать профессором Медико-хирургической академии, Сеченов ушёл из академии и остался без работы. Нанимая извозчика, всегда выбирал самого захудалого и с самой несчастной клячей, говоря при этом:
— Сразу видать — бедняга. Надо же и ему дать заработать.
А уж про то, как увлажнялись у Ивана Михайловича глаза перед началом очередного эксперимента над подопытной собакой, просто ходили легенды.
Неудивительно, что именно Сеченов послужил прототипом главных героев сразу двух романов, которые на долгие годы стали бестселлерами. В «Отцах и детях» Ивана Тургенева он — Базаров, а в «Что делать?» Николая Чернышевского — Кирсанов. Правда, иные литературоведы утверждают, будто это не Чернышевский списал любовный треугольник со знаменитого физиолога и супругов Боковых, а, наоборот, они выстроили свои отношения по нашумевшему произведению, однако типичность Сеченова для своего времени это нисколько не умаляет. Вот и получается, что мы знаем Ивана Сеченова больше по художественной литературе, чем по его научным свершениям.
Свой главный труд, «Рефлексы головного мозга», Иван Михайлович отнёс, конечно же, в некрасовский «Современник». Понимал: статья, хоть и научная, но вызовет общественный резонанс едва ли не меньший, чем за четыре года до того в Европе дарвиновское «Происхождение видов».
Впрочем, цензура это тоже прекрасно понимала, а потому публикация «Рефлексов…» как в оппозиционном журнале, так и отдельной книгой была запрещена. Петербургский цензурный комитет доносил прокурору окружного суда: «Эта…теория, приводящая человека, даже самого возвышенного, в состояние простой машины, лишённой всякого самосознания и свободной воли, …ниспровергает все понятия о нравственных обязанностях, о вменяемости преступлений, отнимает у наших поступков… всякую ответственность; разрушая моральные основы общества в земной жизни, тем самым уничтожает религиозный догмат жизни будущей…».
В итоге пришлось ограничиться скромным «Медицинским вестником». Но произошло чудо: два номера издания, о существовании которого ещё вчера мало кто подозревал, рвали из рук. Статью читали, о ней говорили и спорили так, как умеют спорить об острых публикациях только в России: одни — за, другие — против, при этом обвиняя друг друга во всех смертных грехах и ссорясь на годы, а то и до самой смерти.
На слабо просвещённых пуритан «Рефлексы головного мозга» произвели такое сильное впечатление, что одно время даже дебатировался вопрос о привлечении учёного к суду. Друзья уже ломали голову над тем, какого адвоката выбрать, но Иван Михайлович уверенно заявил:
— Мой лучший адвокат — обычная лягушка! Возьму её с собой и проделаю перед судьями свои опыты. Посмотрим тогда, как прокурор сумеет нас с лягушкой опровергнуть.
Со временем страсти, конечно, улеглись. Тем не менее, слава Сеченова, проникнув в гущу, не угасла. По свидетельству одного из современников, спустя годы в далёком Енисейске некая купчиха, чуть что, любила повторять: «Наш учёный профессор Сеченов говорит, что души нет, а есть рефлексы».
На самом деле, как это часто бывает с крупными научными теориями, широкая публика во многом извратила и даже опошлила работы Сеченова. Иван Михайлович создал воистину прорывные работы по психофизиологии и теории познания и, в частности, открыл самопроизвольные колебания биотоков в продолговатом мозге. Фактически он превратил физиологию в точную науку. Однако во всех этих выдающихся достижениях, как водится, не таилось никакого урона ни общественному порядку, ни религиозной нравственности.
Юрий Смольянов
5 лет agoОдин из занимательных штрихов в жизни маститого ученого: понимая роль водки в русской жизни, Сеченов в свое время написал диссертацию «Материалы к физиологии алкогольного отравления». При этом все опыты поставил на себе, четко контролируя известный всем «трудоемкий процесс»…