Этот вопрос имеет ключевое значение. Соседствовать придётся не чиновникам, а нам и нашим потомкам. Так что отойдём от публицистики. Обратимся к вечному. И поверим политологию выборочной социологией.
Весна избавила от разрухи
Главное российско-украинское событие нынешнего века — зима-весна 14-го.
20-летний период нашего национального унижения дальше продолжаться не мог. Когда нам с невозмутимостью предшествующих десятилетий объяснили, что переход Украины в лагерь наших геополитических визави — это хорошо и справедливо, у нас взыграло-таки самолюбие. Тем более что Крым всё постсоветское время жил надеждой на возвращение в родную гавань. Вспомню незаслуженно забытый эпизод. В 2008-м, выступая на съезде соотечественников, тогдашний депутат верховного совета Крыма Владимир Константинов назвал расчётный процент сторонников объединения с Россией: по республике — 96, по Севастополю — 98. Ему тогда мало кто поверил. Но именно таким оказался итог весны 2014 года.
Откуда взялись эти проценты?
Снова приведу конкретный факт. В том самом 2014-м глава Керчи отговорил Киев посылать сюда «активистов майдана» по выразительной причине:
— За их безопасность не отвечаю.
А ещё сошлюсь на личные воспоминания. Когда открылся Крымский мост, я приехал на полуостров и был в той самой Керчи… Пожалуй, ни в одном городе бывшего СССР вы бы не увидели убитые горбатые «запорожцы» и сгнившие киоски «Союзпечати». И — мёртвые цеха, пустые причалы с полузатопленными посудинами и заброшенный аэропорт с пасущимися козами.
А вот собственно антиукраинского знаменателя, на чём по сей день настаивает Киев, в событиях 2014-го не было. Было скорее другое: мы вам дважды, в 54-м и 91-м, отдали Крым, и что вы с ним сделали? А ведь здесь живут наши общие потомки…
Считается, что Крым был предоставлен местным полутеневым дельцам, от которых Киев ничего не требовал, но которым и ничего не давал. Долго так продолжаться не могло. Да и рационального, а не символического значения для Украины полуостров до 2014 года не имел.
В той же логике можно характеризовать и Донецк с Луганском. Фактический крах угледобычи при деградации, по сути, всех отраслей местной экономики поверг в нищету значительную часть тамошних жителей. Не в бедность, а именно в нищету. Не случайно во вторую чеченскую кампанию в составе федеральных войск воевали в том числе донецкие шахтёры, которым удалось оформиться контрактниками в российских военкоматах по документам российских же родственников. Воевали ради 20 тысяч целковых, которые всеми правдами и неправдами тут же переправляли домой. Некоторые на этом и попадались.
Дончане-луганчане, будучи в абсолютном большинстве русскоязычными, вряд ли мыслили категориями «русской весны», но инстинктивно стремились вернуть хотя бы советский уровень жизни. Когда же вместо этого Киев предложил «евроукраинство», ничем не вдохновившее простых шахтёров, они взялись за оружие. В том числе, чтобы —да, заработать.
Но главное всё же в другом. Киев покусился на фактическую разноликость Украины, что до времени и удерживало её в общих границах. С исторической русскостью своего Востока, подогретым за последние 20 лет антимоскальством западенцев и конформизмом Центра. В этих условиях бросить Донбасс в прямом смысле «под танки» Россия не могла.
Заметьте, в Харькове, Запорожье, других русскоязычных областях Украины этого не произошло. Ибо уровень жизни там был всё-таки выше.
Что же касается тяги к «евроукраинству», то приведу ещё один пример. Работая с писателем Андреем Константиновым над художественным образом солдата-запорожца времён афганской войны, мы наивно рассчитывали вложить в его уста характерные для Запорiжжя украинские фразы-словечки. Для этого обратились в один из тамошних гуманитарных вузов. Оттуда пришёл ответ: мову у нас преподаёт пожилой русскоязычный еврей, так что не ищите того, чего нет.
Будут ли с нами воевать такие же, как мы?
Эпизоды, пусть и характерные, — не повод для насмешек над соседним, тем более близким нам народом. В лице старших поколений он до сих пор живёт по советским понятиям. Например, винницкая мамаша пыталась отмазать сына от украинской «операции объединённых сил» (на Донбассе). Через своего давнего ухажёра, ныне преподавателя Военно-медицинской академии в Петербурге. Надеюсь, у неё получилось…
По редко доходящим до нас оценкам украинских социологов (когда-то социология считалась коньком гуманитарной школы УССР!), население Незалежной (35-40 млн человек) можно разделить по трём главенствующим мотивам: «преуспеть», «заработать», «выжить». Каждая из общностей составляет примерно треть.
Первые — в основном сколько-нибудь квалифицированная молодёжь и такие же лица среднего возраста, в основном мужчины. Кто не стал «заробитчанином» (то есть не подался за рубеж на заработки, таких более 6 млн, в России — до 1 млн), ищут себя поближе к государственным и иным «надёжным» структурам. Там, где сохраняется не столько высокий, сколько стабильный уровень зарплат. В пересчёте на рубли это соответствует минимальным надеждам российского коллеги-одногодка — в среднем 30-35 тыс. рублей в месяц. В этой группе наиболее политизированная, а значит, антироссийски мотивированная часть украинцев — госчиновники и те, кто обслуживает власть. Среди них увеличивается удельный вес участников боевых действий на Донбассе (до 15-20 процентов чиновничьих мест уже заняты «боевиками», общая численность которых около 400 тыс. человек).
Вторую группу составляют менее уверенные в себе граждане со средним — во всех смыслах — образованием. Много сельских жителей, особенно женщин. Эти находятся в постоянном поиске и часто представляют собой сезонно-трудоустраивающихся работяг — дома или за границей. С учётом перепадов, их ежемесячный достаток колеблется в пределах 20 тыс. рублей. Политикой они не интересуются. Зато этой категории лиц свойственно безоглядное селянство — что это такое, скажу позже.
Третью группу образуют те, кому за 60. Почти 12 млн. пенсионеров получают в среднем 9 тыс. рублей в месяц (у нас — 15 тыс.) при схожих в целом ценах-расценках. Одинокие живут в нищете. Им, повторюсь, ничего другого не остаётся, как вспоминать советскую молодость. Среди пожилых свыше 60 процентов (в том числе, до 40 процентов на Западной Украине) мечтают (термин из опросного листа 2019 года) вернуться в СССР.
Вот почему, надо понимать, Киев не афиширует обидные для себя результаты соцопросов. А если учесть, что 27 процентов украинцев не считают Россию агрессором (на Востоке, по прошлогодним данным, — 47 процентов), то переоценивать действенность официальной пропаганды всё же не стоит. Особенно, если учесть, что почти четверть жителей Юго-Востока страны постоянно или регулярно смотрят российское телевидение. Другое дело, что бал в Киеве правят не столько местные «милитаристы», сколько «политические заробитчане» с Запада… И правят уверенно.
Приведу и другую, не менее красноречивую статистику: «коллективных» бандеровцев поддерживают до 14 процентов украинцев — преимущественно западенцы. А в юго-восточных областях примерно столько же жителей их опасаются. Ибо бандеровцы, хоть и немногочисленны, но шумные и «отвязанные».
Теперь о селянстве, которое присуще и многим россиянам. Проще говоря, это концентрированное проявление хуторского прагматизма. Оно выражается, прежде всего, в самоощущении, что от тебя ничего не зависит, да и сам ты никому не нужен. Поэтому — что успел, то и съел. Без политики и с ней. Да и доверие «хуторян» к духоподъёмным лозунгам тоже не требует перевода:
— Тут брешуть, там брешуть. А Микола сам чув». — Такой подход нас скорее роднит.
Отсюда родом и политическое приспособленчество, порой изумляющее. В конце 1990-х мне довелось присутствовать при одном из первых дипломатических назначений будущего министра иностранных дел Украины. Это происходило на фоне международной конференции, в ходе которой ныне экс-министр проявлял себя всяческим русофилом. Но тогда, откликнувшись на вопрос, кажется, немецкой журналистки, каким видит себя дипломат в новом качестве, интервьюируемый рассказал об украинском заслоне на пути российской агрессии. На напрашивавшийся вопрос: «Ти шо, з глузду з’iхав?», — последовало чистосердечное признание:
— Подошёл бы русский журналист, я бы сказал другое.
Увы, это не эпизод. Это во многом взгляд на мир и на своё место в нём.
Что в предварительном итоге? Конечно же, поднять брата на брата можно. Гражданская война — чтó сегодня на Донбассе, чтó 100 лет назад — трагическое тому подтверждение. Но общие историко-психологические корни, общее понимание и доброго, и разного, наконец многочисленные общие родственники оставляют надежду на то, что Рубикон не будет перейдён.
И тут снова должен напомнить, кто на Украине хозяин.
Что бы устроило нас всех?
Подступила самая неблагодарная часть моих рассуждений. И вот почему. Сколько бы мы ни говорили об общих корнях, Украина в лице большей части своих граждан уже впитала самостийность, пусть и пропагандистски утрируемую.
Скажем больше — на протяжении десятилетий запальчивость многих украинских политологов оставляла впечатление, что они не столько строят что-то своё, сколько продолжают разваливать «империю».
Кстати, с развалом России официальный Киев связывает едва ли не главную надежду на перемóгу. Некоторые иного и не видят. Другие задаются вопросом: станет ли Украина от этого «краще»? (Тут, наверное, самое время поговорить и о собственных, российских, ошибках на пути к 2014-му году, но это другая и большая тема. Оставлю её до следующего раза.)
А сейчас самое время остановиться, не оглядываясь.
Во-первых, в дипломатическом плане отношениям России и Украины явно не достаёт обновлённого списка посредников.
Но Франция с Германией не могут ими быть. Хотя бы потому, что представляют коллективный Запад. Ему наши аргументы чужды и непонятны. А Украина хороша уже тем, что она — Антироссия. Не опереться ли на тех, кто нейтральней и подальше? Например, на Китай, имеющий, к слову, нескрываемые виды на Европу.
Во-вторых, поставив во главу угла мир и безопасность, необходимо чётко объяснить, как Россия это видит.
Либо конфедеративный, отсюда — нейтральный статус Украины, либо включение Донецка-Луганска в состав России. При первом варианте стоит с циничной прямотой оговорить российские гарантии и концессионные права. Во всяком случае «Донеччина», уже семь лет пребывающая в состоянии полумира-полувойны, заслуживает не меньшего уважения, чем Крым. Любой третий вариант — это война, которая не нужна никому, кроме разве что «отвязных» мальчишек, не нюхавших пороху. Война — со всеми вытекающими пагубными последствиями, включая новых бедных и озлобленных, по-боевому мотивированных беженцев, опять-таки никому не нужных — ни в Европе, ни в России.
В-третьих, многочисленные разговоры с экономистами так и не прояснили, в чём состоит стратегическая взаимообусловленность наших интересов и каков потенциал их углубления-развития.
Например, в сырьевой или коммуникационной сферах, до сих пор не забываемых целым рядом украинских предпринимателей (ну, не о солеварнях же вести речь!). Тут скорей бы поговорить о Крыме, который никуда от нас не денется, но может стать полезной площадкой для льготного сотрудничества с украинским (лучше — многонациональным) бизнесом.
В-четвёртых, пока живы и общественно активны советские украинцы, время требует их экстренного привлечения к гражданскому диалогу. Тем более что среди украинских учёных не все грезят о Тихом океане сразу за Днепром. С опорой на здравомыслящую (хотя бы по-селянски прагматичную) часть украинского общества можно договориться и об обоюдной сдержанности — она не повредит.
