Он был одним из тех, кто прошёл всю Великую Отечественную. А потом — жил так, словно хотел вернуть всё то, что вместе с юностью отдал войне.
У вас есть знакомый фотокорреспондент? Нет? Тогда посмотрите фильм Станислава Говорухина «Конец прекрасной эпохи», снятый по мотивам повести Сергея Довлатова «Компромисс». Для кого как, а для меня Михаил Жбанков в исполнении Фёдора Добронравова — это и есть главный герой фильма, собирательный образ бесшабашного, всюду проникающего жизнелюба, газетного фотокора 1970-х.
Я хохотал и плакал, когда смотрел фильм, и вспоминал нашего Фрому — Игоря Фромченко, с которым проработал в одной газете десять лет.
Ровесник наших отцов, ветеран войны, он словно не замечал своего возраста. Без всяких брудершафтов с первого дня знакомства с каждым на ты. Просто Игорь.
Игорь Леонидович, он же Лёня. Лёня — потому, что и его отец ещё с начала 30-х был фотокорреспондентом нашего «Скороходовского рабочего». Игорь пришёл в газету в 1953-м, но старики-ветераны и в 70-е годы звали его Лёней, они были уверены, что это и есть тот самый, снимавший когда-то стахановцев, вечно молодой и бодрый Леонид Фромченко.
Объединение «Скороход» было настоящим обувным гигантом — дюжина предприятий, разбросанных по Ленинграду, Ленинградской области и всему Северо-Западу России. В 1970-х общая численность работников доходила до 20 тысяч. Но нашего фотокора Игоря Фромченко знали, казалось, все.
Не было цеха, участка, лаборатории, где бы он не побывал. И везде свой, и ради «хороших карточек» мог свернуть горы — например, остановить в цехе конвейер, что в других случаях считалось чрезвычайным происшествием.
Как-то недели за две до 1 мая Игорь вместе с молодым ещё Сережей Михельсоном отправились в цех, которому суждено было стать победителем «предмайской трудовой вахты» — за фоторепортажем на первую полосу праздничного номера. Часа через полтора Сергей вернулся один, совершенно обалдевший: на журфаке такого не проходили.
— А где Фрома? — осторожно спросила Рита Борисова, наш редактор, лучше других знавшая, на какие сюрпризы горазд её фотокор.
Серёга, чей стёб вошёл в поговорки, лишь глубоко дышал и молча улыбался. Потом, наконец, обрёл дар речи:
— Что он там творил!.. Гигант!.. Приходим к начальнику цеха, Фрома говорит: «Наглядная агитация есть? Нет? Почему нет?» Достаёт из кофра, из карманов, флажки, шарики: «Надувай!» Мы с начальником цеха надуваем, а он: «Так, кого снимать будем? Пошли!» И — вперёд. Мы за ним. «Так кого снимать будем?» Начальник цеха канючит, что вот двое с затяжного участка и одна швейница… Фрома ему: «Так, давай всех сюда, всех за конвейер… Конвейер останавливай, вырубай рубильник! — развешиваем шары, большой флаг сюда, остальные вдоль конвейера…» Никто и вякнуть не успел, он всех рассадил, заставил сделать «выражение», отщёлкал, собрал флажки, кивнул на конвейер: «Можно запускать», и мне: «Ты запиши, где кто, проценты выработки, сколько лет работает, общественные поручения, награды, сам знаешь. А я пошёл карточки печатать. Видал молодую? Журнальный снимок будет!».
Если на летучке кто-то его хвалил: «Классный фоторепортаж! А этот, смотрите — просто журнальный снимок!» — Фрома был счастлив.
После летучки напоминал дежурному обозревателю:
— Ты, это, на доску, на доску не забудь, повесь на доску лучших материалов!
Будучи верным «Скороходу» почти 40 лет, он, конечно, и подхалтуривал (например, в соседнем отделении милиции). У фотокоров из больших газет обзаводился их редакционными значками и удостоверениями.
Халтурить, то есть подзарабатывать где-нибудь на стороне, приходилось нам всем: журналистская зарплата не позволяла расслабляться. Но до Фромы нам было далеко.
Когда он наряжался на праздники, мы рядом с ним смотрелись жалкими оборванцами. Как-то, оглядывая его дорогой костюм, я не удержался:
— Игорь, да твой галстук дороже всего моего гардероба!
Это было в яблочко! «Журнальный снимок»! Через минуту я уже слышал его голос из соседнего кабинета:
— Ты слышал, ты слышал, что Гришка сказал? Про мой галстук, про галстук…
Иногда, правда, увлёкшись халтурами, наш фотокор терял чувство меры. Папки, по которым были разложены снимки со всех фабрик и филиалов объединения, пустели, а ответственный секретарь Галя Зяблова, когда её спрашивали, почему газета слепая, без иллюстраций, только разводила руками и показывала эти самые папки с последними, самыми «завалящими» снимками.
Редактор Рита Борисова (как и её предшественница Магда Алексеева) свирепела и вызывала Фрому на ковёр. Выйдя от редактора, Игорь тут же бросался на всех сотрудников подряд, спрашивая, кому что надо снять, предлагая при этом идеи фантастических фотоочерков.
Видно, так уж он был устроен, что периодические взбучки были его организму чем-то вроде допинга. А, может, они просто опускали его на многострадальную и надоевшую скороходовскую землю, ведь на халтурах и вообще за пределами обувного гиганта он вырастал на голову и ни за что не признавался, что работает в многотиражной газете. Тут-то и появлялись из его карманов те самые значки и удостоверения.
Его бурной энергии негде было развернуться не только в нашем объединении, но даже во всём Ленинграде и за его пределами. Когда ему надо было кого-то охмурить или призвать к порядку, например, работника общепита или чиновника, он не стеснялся нацепить значок сотрудника журнала «Советский Союз», предъявить удостоверение газеты «Советская торговля», и так далее, в зависимости от обстоятельств.
А уж День Победы, который, как и все праздники, отмечался в редакции, целиком и полностью был днём Игоря Фромченко. Он был среди нас единственным ветераном-фронтовиком.
Игорь приходил к накрытому столу в форме капитана-танкиста, с орденами и медалями. И мы поздравляли его, и пили за его здоровье.
При этом замечали, что почти каждый год на кителе нашего Фромы прибавляется то орден, то медаль, а то и две, если дата круглая. Мы понимающе перемигивались, хотя… Времена-то были орденоносные, и к каждой мало-мальской дате в Кремле придумывали какие-нибудь новые награды, памятные знаки и значки, чтобы навесить их на бескрайний парадный мундир дорогого Леонида Ильича Брежнева. От этого звездопада перепадало и рядовым ветеранам, в том числе капитану в отставке ветерану войны Игорю Фромченко.
Как-то раз один молодой журналист, выпив лишнего, возьми да спроси Игоря, откуда он берёт свои новые медали. Только блестящая реакция спортсмена спасла любопытного юношу от травм и увечий! Фрома запустил в него стаканом — первым, что попалось под руку. Потом они, конечно, помирились.
…Теперь, когда самые младшие из нас уже намного старше тогдашнего 50-летнего Фромы, понимаешь осознанно: не зря мы восхищались его жизнелюбием и жизнестойкостью. И вспоминаешь, как со слезами на глазах пел он с нами симоновскую «Корреспондентскую застольную»:
От Москвы до Бреста
Нет такого места,
Где бы ни скитались мы в пыли…
А ордена и медали были на его кителе настоящие, добытые на фронте. На одном из официальных сайтов я нашёл сведения о гвардии капитане Фромченко Игоре Леонидовиче. Призван в армию в декабре 1940 года. В числе наград — орден Отечественной войны I степени, орден Красной Звезды, медали «За освобождение Варшавы», «За Победу в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.»…
