«Кто есть кто в Санкт-Петербурге»: «Г.В. Дягилев. Главный редактор благотворительной газеты «Русский инвалид». Род. 1 января 1949 г. Инвалид I группы с детства».
«Из печи хлебный дух поднимается, избу заволакивает!»
— Геннадий Васильевич, моя мама полностью потеряла зрение, потому что операцию делал практикант. Она до конца дней своих обвиняла в потере зрения этого практиканта. Не могла простить.
— Если бы я знал этих людей, может, и простил бы. Позже стал думать: могло быть и хуже.
Когда меня, трёхлетнего, привезли из районной больницы, ноги были в гипсе. (Гипс я снял сам.) Кормили меня, посадив, обложив подушками. Потом я стал самостоятельно слезатьс кровати, поднимался на кровать, подтащив к ней табуретку. Но без помощи мамы, братьев, позже — друзей, я бы, конечно…
Мама таскала меня по больницам, возила по санаториям и курортам. Да и по всяким бабкам тоже. По знахаркам, по гипнотизёрам. Мама рассказывала: доктор молоточек свой к твоей ноге подносит, а ты вырываешь и его же по ноге бьёшь.
А потом мама поняла, что ничего изменить нельзя.
— Вы жили тогда в Сергеевке?
—Да, это была деревня Федоровского района в Башкирии. А соседняя деревня была — Дягилевка, где что ни житель — наш родственник. Род Дягилевых большой. Сейчас Сергеевки уже нет — стёрта с лица земли.
Дом у нас был свой. Сени, маленькая комната, затем горница, в ней посредине большая русская печь. В горнице, перегороженной шкафом и занавесками, вся семья и жила. У каждого — своя кровать. Но все хотели спать на печке. Усесться на печке, свесив ноги, мы могли все четверо, а спать тесновато. Старались соблюдать очерёдность, но случалось, что спорили: «Ты уже спал!» — «Когда это было!».
Жили мы не богато, но и с голоду не пухли. Мама говорила: «Есть ещё беднее нас». Держали хозяйство — корову, лошадь, свиней, поросят, кур. Мясо и сало мама возила в райцентр на продажу.
Наш огород заканчивался на берегу реки Ашкадар. Воду для полива брали из реки. Старшие братья натянули сетку на каркас из изогнутых дугой палок. Получился бредень. Заходили в воду, подтаскивали бредень к берегу, болтали с боков ногами, загоняя в него рыбу. Мама ловила вместе с братьями. Рыбу жарили, варили суп. А ещё мама пекла из рыбы очень вкусные лепёшки.
Она и хлеб сама пекла. Лежишь на печи, а из устья хлебный дух поднимается, избу заволакивает! Молоко у нас всегда свежее было. Как навернешь кружку молока со свежеиспеченным хлебом!..
А вот лес от деревни был далеко. И, пока братья не подросли, новогодней елки в доме не было. Помню, сухой репейник наряжали…
Зато у нас, одних из первых в деревне, появился патефон. Вынесем патефон на улицу, на завалинку поставим — полдеревни у нас!
В Сергеевке детей-инвалидов не было — я один. Соседские мальчишки постоянно обитали у нас. Чтобы как-то меня развлечь, они тащили в наш двор разное железо — детали от бесхозной сельхозтехники. Такие игрушки у нас были. Начальник МТС, если трактористы, ремонтники или механик не могли найти какую-то деталь, говорил: «Иди к Прасковье, на заднем дворе у неё найдешь!». Мальчишки из этого металлолома соорудили тележку и возили меня на ней по деревне.
Учителя первых классов приходили к нам домой, и учили меня «чему-нибудь и как-нибудь». В одном санатории школа была — я там какое-то время учился.
Тогда как раз появились аппараты, благодаря которым я хожу. Засовываешь ногу, зашнуровываешь, появляется упор. А то пришлось бы всю жизнь ползать.
Благодаря, окружающим, и прежде всего — братьям, я не чувствовал себя инвалидом. Друзья братьев были моими друзьями. Была большая компания, в которой никто вроде и не замечал, что я инвалид.
Честно, положа руку на сердце, говорю: я не думал, что я какой-то другой. Просто я передвигался по-другому, не так, как остальные. Нет-нет, я не чувствовал себя инвалидом.
—Но ваши сверстники могли бегать, играть в футбол…
— Со сверстниками я был на равных. Со мной тоже могли и поспорить, и побороться, и даже подраться. А в чём-то кого-то я и превосходил. В пятом классе начал писать стихи, писал в стенгазету, печатался в городской газете. Другие этого не делали.
Это было уже в Салавате, куда нас всех Николай, старший мой брат, поэтапно перевёз. Там, в городе, была работа и для Коли, и для Пети, и для Лёши.
«Мы разоримся на твоих костылях»
— Вы учились в обычной школе?
— Да. И в школе инвалид я был один. Мне очень повезло с одноклассниками. Не поверите, я с ними даже в футбол играл! Всегда стоял на воротах.
Я был мальчик замкнутый, стеснительный. Одноклассницы — Мила Жирякова, Люба Полянская — подбили: «Ну чего ты сидишь на скамейке?! Встань на ворота и отбивай мяч! И не двумя ногами, а четырьмя».
Костыли тогда были не то, что сейчас, — деревянные. Мне почти после каждого матча приходилось покупать новые костыли. Ударишь костылём по мячу, мяч летит в одну сторону, обломки костыля — в другую. Мама ворчала: «Мы разоримся на твоих костылях».
Над нашей школой шефствовал машиностроительный завод, где токарил мой брат Леша, и наш директор договорился с заводом, что мальчики старших классов будут у них проходить производственную практику. Завод в подобной инициативе был заинтересован. Те, кто после восьмого класса не переходил в девятый или не поступал в техникумы, устраивались к ним учениками.
Так получилось, что нашу группу поручили Лёше. На его станке я и овладевал навыками токарного дела.
—Как же это — на костылях за токарным станком?
— Главное было найти правильную точку опоры.
— Да, но чуть качнулся, и зацепило шпинделем… Те, кто допустил вас до токарного станка, грубейшим образом нарушали технику безопасности.
— Я же сказал, что за нас отвечал мой брат. Он стоял между мной и резцом. Начальник цеха, когда увидел меня у станка, тоже возмутился. А Лёша спокойно сказал: «Это мой брат».
— Может, всё же надежнее было посадить вас на какой-нибудь стул у токарного станка?
— Может, и надежнее, но — унизительно. Я бы на такое не согласился…
Та заводская практика мне в жизни пригодилось. Уже в Ленинграде, когда я работал на радио в НПО «Северная Заря», не раз поправлял корреспондентов, потому что, в отличие от них, чётко знал: фреза и резец — разные инструменты.
«Ленинград меня очаровал»
— Как же вы оказались в Ленинграде?
— Старшая дочь одного из моих братьев поехала погостить к своим родственникам по материнской линии, ну и позвала меня за компанию. Потом она уехала, а я остался.
За те несколько дней, что мы провели в Ленинграде, город меня очаровал, и я утвердился в своем желании остаться здесь жить. Решил поступить на факультет журналистики Ленинградского университета.
Но приёмная кампания завершилась. К моему большому удивлению. Я почему-то думал, что на заочное отделение приём круглогодичный. Мне сказали: «Приходите на будущий год». Но домой я не поехал. И 29 октября 1970 года я уже вышел на работу.
— Как у вас все просто получается!
— Нет, конечно, все было не просто. Вскоре позвонил Лёше: «Могу прожить ещё неделю, на больше денег нет». Лёша высылает мне перевод —800 рублей, сумасшедшие по тому времени деньги…
На канале Грибоедова у Львиного мостика была городская «толкучка» по сдаче и найму жилья. Сколько раз я там был! Какие-то варианты ездил смотреть. Ни один мне не подошёл. Решил искать работу с жильём, с общежитием. Тогда-то я узнал, что такое лимитчики. Сколько я предприятий обошел!
Начал с крупных — ЛОМО, «Электросила», «Кировский завод», «Арсенал», «Красный Выборжец»…
По всему городу пестрели объявления, написанные чуть ли не метровыми буквами: «Требуются, требуются!..» Но стоило мне войти в отдел кадров — «Уже не требуются!». Либо: «Извините, но у нас для вас ничего нет». Ясно было, почему. Везде требовались если и не обязательно молодые и здоровые, то уж, во всяком случае, не инвалиды.
Каждый вечер я вычёркивал из списка одни предприятия, другие дописывал. Выстраивал маршрут на завтра: так, рядом с этим заводом есть ещё и фабрика…
—И уже подумывали, не пора ли возвращаться в город Салават…
— Не было такого! Я жил в гостинице, номер на втором этаже. Окна выходили на Невский, прямо на станцию метро «Площадь Восстания». А за углом — «Сосисочная», три ступеньки вниз, в полуподвал, где продавались очень вкусные сосиски с капустой. Поешь, вернёшься в номер и опять — расписание на завтра.
И так продолжалось, пока мне не пришла в голову мысль: есть же в Питере городская власть!
Отправился я в Мариинский дворец, где тогда находился Ленсовет. Вот уж действительно, пути не только Господни, но и человеческие неисповедимы. Годы спустя я стал депутатом Ленсовета и ходил по тем же коридорам, но уже не с протянутой рукой — дайте мне жилье, дайте мне работу!..
Принял меня сам председатель Ленгорисполкома Александр Сизов. До сих пор не представляю, как я к нему попал. Наверное, красные корочки помогли — удостоверение сотрудника Комитета по радиовещанию и телевидению при Совете министров Башкирской АССР.
В самом начале рабочего дня вхожу в кабинет — Сизов в белой рубашке с засученными рукавами сидит и изучает утреннюю почту. Выслушал меня. Попросил секретаршу соединить с заместителем генерального директора по кадрам производственного объединения «Красная Заря» Большаковым. «Помнишь, — спрашивает его, — я тебе на заседании исполкома помог? Помоги и ты мне. Возьми на работу одного молодого парня, устрой в общежитие. На будущий год он поступит в университет, и, считай, что я у тебя его забрал!». Очень по-человечески ко мне Сизов отнесся.
Приезжаю я на «Красную Зарю», захожу в кабинет Большакова. А он мне: «Молодой человек, вы же у меня вчера были! Для вас у меня ничего нет!» — «Я Дягилев!» — «Ну и что?!» — «Вы не поняли. Я Дягилев, Геннадий Васильевич». Большаков глянул в настольный календарь, изменился в лице: «Геннадий Васильевич! Проходите, пожалуйста, садитесь!». И вопрос с моим трудоустройством был решён.
На директорской чёрной «Волге» меня доставили на Гражданский проспект, где находилось рабочее общежитие. И на следующий день вышел на работу.
Начинал с учеников слесаря механосборочных работ. За три года повысил квалификацию до 5 разряда. Работа была сидячая — за верстаком. Мой 12-й цех работал на оборонку. Занимался я обработкой деталей после токарного станка. Работу принимал ОТК. Вначале не столько принимал, сколько возвращал. Зарплата была сдельно-премиальная. Сколько заработал — столько и получил. Очень скоро я начал зарабатывать на уровне высококвалифицированных рабочих, а то и больше.
— Как вас приняли в коллективе? В те годы было правило: с первой получки надо проставиться.
— Я рабочих традиций не нарушал. Купил водку, рыбу какую-то…
Бригада у нас быладесять человек десять. Я самый молодой. Жили дружно —ходили друг к другу в гости, вместе ездили за город отдыхать по путёвкам выходного дня. Летом выбирались на Финский залив позагорать, покупаться. Зимой катались на лыжах.
— Товарищи ваши на лыжах, а вы?
— Меня ребята катали на финских санях. А со снежных горок я катался на автомобильных камерах — очень похоже на современные «ватрушки» — наравне со всеми.
«Тома, у нас всё будет!»
— Геннадий Васильевич, расскажите, как вы женились.
— Во времена нашей с Тамарой дружбы мы не пропускали ни одной премьеры. Позже, когда наши дети были маленькие,— не вылезали из кукольных театров и цирка.
Ни одного выходного дня мы не просидели дома! На заводе запросто можно было взять путёвку — на Валаам, в Прибалтику, в Москву.
Как-то раз вчетвером — мы с Томой и мой друг Толик Харьков с его будущей женой Ирой поехали в ДК Горького на концерт польской группы «Скальды». После концерта решили прогуляться по Невскому. Догулялись до того, что метро закрылось. Конечно, можно было традиционно взять такси, но нам не хотелось домой. Мы устроились на садовом диване в центре площади Восстания, там, где сейчас обелиск «Городу-герою Ленинграду»,— тогда там была зона отдыха.
Тогда-то я и сказал Томе: «Выходи за меня замуж». И она тихонько ответила: «Я уже три года жду этого предложения».
Сколько мы ЗАГСов обошли! Везде ступеньки! А не хотелось в день свадьбы по лестнице подниматься, подтягиваясь за перила… Тогда решили: идём во Дворец бракосочетания на улице Петра Лаврова.
Поздравить нас во Дворец пришла добрая половина цеха, полобщаги! Брат Леша приехал. Он заказал стол с шампанским. А вечером гуляли в общежитии. Одни гости уходили — другие приходили. Всем было не уместиться…
— Со стороны Тамары Михайловны выйти замуж за инвалида — тоже мужественный шаг. Кстати, как на это отреагировали её родители?
— На свадьбу приехала её мама, говорит: «Тамарочка, тебе ещё рано выходить замуж, ты ещё учишься!». Она ей: «Мама, я всё поняла! Если не хочешь быть на нашей свадьбе, я скажу Геннадию, он тебя отвезёт на вокзал…». А потом я стал любимцем и тёщи, и тестя.
Тома не видит во мне инвалида, и это самое главное. Мы живём так же, как, наверное, живут все остальные люди. А в социальном плане у нас, может быть, даже немножко лучше, чем у других.
Тамара говорит, я — её жизненная опора! А я считаю, что она — моя опора. Так и живём, кивая друг на друга! Мало того, что она вышла за меня, за инвалида, замуж, так она ещё родила двух детей! Дочь появилась, когда я учился на третьем курсе, поэтому вся нагрузка по уходу за малышом легла на её плечи. Через 14 лет появился у нас сын. Да и Юркой, честно говоря, я мало занимался —был депутатом Ленсовета, работал чуть не круглые сутки.
— Где же вы жили?
— Нам выделили комнату в двухкомнатной квартире, где жила ещё одна семья. До сих пор дружим!
Я говорил своей молодой жене: «Тома, все у нас будет! И квартира, и машина, и дача». Так и случилось.
Газета его жизни
— Вы — главный редактор газеты «Русский инвалид». Можно ли говорить, что ваше издание — продолжатель «Русского инвалида», который издавался с 1813 по 1917 год?
— Та газета была коммерческим изданием. У неё имелся свой капитал, свой фонд. К тому же она была под патронажем царской семьи. И первый издатель не ходил, как мы, с протянутой рукой, чтобы набрать денег на новый номер. А вот темы — перекликаются.
«Русский инвалид» сегодня — газета не про инвалидов. Не для инвалидов. В ней только даётся зелёная улица материалам инвалидов. Наша задача — рассказывать об инвалидах, по сути дела, брошенных государством на произвол судьбы. Напомнить власть имущим и не инвалидам, что рядом с ними живут такие же люди — красивые, сильные духом, а иногда и телом, жизнерадостные, благородные, с той лишь разницей, что не всё в порядке у них со здоровьем.
В редакционной почте очень мало писем людей, взывающих о помощи. Наоборот, инвалиды на собственном примере доказывают и показывают, как превозмочь недуг, как выйти из сложной ситуации, как вообще выживать в наше трудное время. У нас нет материалов о людях стоящих на паперти с протянутой рукой.
Теперь в Петербурге, слава Богу, есть два специализированных учебных заведения, где инвалиды могут получить профессию. Впервые в России создан в Педагогическом университете юридический факультет, где залы приспособлены для инвалидов-колясочников. Их собирает по городу автобус, довозит до университета, потом развозит по домам. Это, конечно, достижение.Но зачастую инвалид с красным дипломом не может устроиться на работу.
Этот город строился для здоровых людей. Он не приспособлен для инвалидов, а также не приспособлен для стариков и молодых мам. Нет пологих съездов с тротуаров. Попробуйте войти без посторонней помощи с коляской в трамвай или автобус.
Одна из основных задач нашей газеты в том, чтобы сделать всемерно помочь инвалиду не чувствовать себя изгоем. А инвалидов в Петербурге свыше 650 тысяч! Но вы их не увидите, большинство сами даже из дому выйти не могут! Коляска в лифт не входит, на лестничной площадке не развернуться…
Будучи советником губернатора Санкт-Петербурга, я вместе с Ассоциацией инвалидов лет семь прорабатывал вопрос и в декабре 2001 года даже вышел такой закон — о доступности для инвалидов. Ах, если бы претворить в жизнь большинство статей этого закона! Многие статьи подкреплены, хоть и небольшими, но бюджетными деньгами, но пока, кроме теории и обследований зданий, всё остаётся, как было.
Я не думаю, что есть ещё главный редактор, который всех своих авторов знает в лицо. Мы даже многих своих читателей знаем в лицо! Они приходят к нам в редакцию — как к себе домой! И у меня нет уверенности, что если я завтра покину это кресло, всё останется так же! Скорее, всё будет наоборот! Не вышла газета, ну и не вышла! Провалился в редакции пол — есть объективная причина для оправдания.
А я так не могу! Мне жалко людей — и тех, которые пишут, и тех, которые газету читают. А ещё больше мне жаль тех, кому она хоть чуточку смогла помочь хотя бы в моральном отношении!
Я стал инвалидом в три года, и все проблемы инвалидов знаю изнутри. Знаю, что такое моральная поддержка. Наша газета не была бы такой востребованной, если бы не наши авторы. Они работают безвозмездно, бескорыстно…
Фото автора
Из первой книги серии «Удивительные — рядом!», которая в издательстве дожидается неравнодушного спонсора
