Новый памятник Александру Блоку в Петербурге в створе улицы Декабристов сразу после установки подвергся уничтожающей критике. Но не несёт ли он свои скрытые смыслы?
14 ноября 1909 года Блок написал стихотворение «Поздней осенью из гавани…», описывающее смерть не принятого на борт и замерзающего в снежном саване пьяного матроса.
При желании в стихотворении можно увидеть пророческое предвидение смерти автора — Александра Александровича Блока. Ведь описание гавани, от которой «в предназначенное плаванье идут тяжёлые корабли», с подъёмным краном, фонарём, «оснеженным берегом» «опустелой гавани» очень похоже на силуэты локуса Адмиралтейских верфей, открывающиеся прямо из окна последней квартиры Блока, где он умер. Правда, случилось это не в ноябре, а в августе 1921 года. Но деталь снежного антуража в виде «белой площади Сената» несёт последний блоковский стихотворный текст «Пушкинскому Дому», написанный 5 февраля того же 1921-го.
Интересно, что ныне многие из моих друзей склонны рассматривать в шутку, а иногда почти серьёзно, новый памятник Александру Блоку в створе улицы Декабристов (бывшей Офицерской), рядом с музеем-квартирой поэта, как изображение пьяного Блока. При этом шутники, равно как и серьёзные критики, опираются на стихотворение «Поздней осенью из гавани…».
С этим можно поспорить.
В музее-квартире поэта стену комнаты, в которой он умер, украшает цитата из письма Блока своей почитательнице, а возможно и возлюбленной, Надежде Нолле-Коган, написанного 8 января всё того же 1921 года. Поэт, подводя итоги разрушительным для человеческих душ войне и революции, писал:
«Жалейте и лелейте своего будущего ребёнка; если он будет хороший, какой он будет мученик, — он будет расплачиваться за всё, что мы наделали, за каждую минуту наших дней.
Вот Вам слова лучшие, какие только могу найти сейчас, самое большое, что я могу увидеть и обобщить моими слепнущими от ужаса глазами — в будущем.
Преданный Вам Александр Блок [С. 348–349].
Но это не значит, что поэт не делал попыток сопротивления «чёрному небу» стихотворения «Поздней осенью из гавани…» и той наступающей тьме, о которой писал в письме к любящей его женщине.
Объясняя «Двенадцать», Александр Блок утверждал, что он как поэт всегда следовал за стихией. Уточню: стихия в то время была революционная, тёмная и разрушительная.
На новом памятнике скульптора Евгения Ротанова и архитектора Ивана Кожина поэт может идти так, как идёт, наклонившись вперёд, только против ветра, дующего в лицо. А ветер — это стихия. Блок пытается идти не за стихией, как шёл всегда, а против неё. И памятник — образ последней попытки блоковского сопротивления и преодоления.
За спиной поэта остаётся Матисов остров с сумасшедшим домом на Пряжке и пустынно-депрессивной улицей, ещё в 1939 году названной именем Александра Блока. А рядом с островом вливается в Большую Неву и Финский залив Мойка, которая, как и все петербургские реки, течёт на запад.
Следовательно, наклонившийся вперёд Блок движется не только против такой стихии, как ветер, но и против стихийного течения городских рек, влекущего северную столицу на запад, вниз и во тьму. Ведь запад, если сравнивать его с востоком, являет собой низ. На востоке солнце восходит, а на западе погружается в ночь и тьму. Блок идёт на восток, к свету, пытаясь направлять свой шаг против петербургской стихии вообще, устремляющей город к западу, низу и смерти во тьме. И в этом смысле он следует за основателем Петербурга, который три столетия назад бросил вызов стихии здешнего локуса, основав новую столицу России в гиблом, подверженном наводнениям месте.
Но восточный ветер нашего города нашего города — не местный, а вселенский, как и всемирный город Санкт-Петербург: «Ветер, ветер – на всём Божьем свете…», — писал поэт в «Двенадцати».
Оставляя за спиной Матисов остров, а вместе с ним низ и окраину Петербурга и вселенной, Блок движется в общем направлении главной невской акватории и городского центра, несущего в своей архитектуре и культуре весь высокий европейский мир XIX — начала ХХ века. В ходе движения поэт наклоняется и тем самым кланяется центру великого города.
Блока, вероятно, поглотила «ночная тьма», обозначенная им в стихотворном завещании «Пушкинскому Дому». В этом произведении автор, «уходя в ночную тьму», «тихо кланяется» Пушкинскому Дому (который находился тогда в кваренгиевском здании Академии наук) «с белой площади Сената».
В стихотворении «Поздней осенью из гавани…» «белую площадь Сената» заменяет «первый легкий снег», являющий собой «самый чистый, самый нежный саван» героя, погибающего под «чёрным небом». Аналог этого неба — блоковская «ночная тьма» стихотворения «Пушкинскому Дому», в которую поэт уходит «с белой площади Сената».
Но смысл двух стихотворений несколько различается.
Уходя в петербургскую тьму, Александр Блок «тихо кланяется» Пушкинскому Дому, под которым можно подразумевать классический, пушкинский европейско-русский Петербург с его «строгим, стройным видом» в центральной части города. Ведь все блоковские стихи есть последний великий всплеск классической русской культуры, неотрывной от нашего города.
Ему кланяется идущий против ветра Блок на новом памятнике поэту. Умирающий же матрос стихотворения «Поздней осенью из гавани…» не кланяется ничему и никому.
