Стояла середина осени. В эту пору хорошо идти по лесной дороге, засыпанной разноцветной листвой, словно покрытой деревенским лоскутным одеялом...
День выдался тёплый, земля ещё не успела раскиснуть от затяжных осенних дождей; идти легко — опавший лист не шуршит под сапогами. Такую тихую осеннюю пору особенно любят охотники на рябчиков: листва на деревьях уже почти отсутствует, и тонкий пересвист рябчиков слышен издалека.
Не знаю, почему, но мне вдруг показалось, что кто-то так же тихо идёт впереди меня. Вот на продавленной с незапамятных времен дорожной колее обнажилась глина, и на ней отпечатались характерные вмятины от следов крупного зверя. Судя по тому, что отпечатки лап с длинными когтями были лишь слегка присыпаны листвой, понял, что медведь где-то совсем рядом.
По охотничьему опыту я знал, что топтыгин уже давно должен был причуять меня и, не ровен час, стоит где-нибудь поблизости, заслонившись толстым стволом дерева, и наблюдает за мной исподтишка. По старой охотничьей привычке я поднял сухой прутик и, приложив его к отпечатку медвежьей лапы, отломил черенок по размеру следа и засунул его в карман. Если судить по величине следа, медведь был матёрый — не менее пяти лет.
Чтобы не искушать судьбу, решил немного переждать. Выбрал подходящее местечко между корневищами двух сросшихся елей и умостился между ними.
То дерево, которое росло ближе к дороге, облюбовали кабаны. Оно служило им «чесальным» деревом; кора на нём на целый метр от земли была, словно наждаком, стёрта их грубыми шкурами до самой древесины и покрыта засохшей грязью, перемешанной со смолой. Кабаны, по обыкновению, сначала нежатся в дорожных лужах, а потом трутся боками о жёсткую кору облюбованного придорожного дерева, освобождаясь с помощью смолы и грязи от паразитов.
Достав из кармана манок на рябчика, изготовленный из заячьей косточки, стал манить, подражая то голосу петушка, то курочки. Рябчик-петушок откликнулся не сразу, но, виртуозно выдав одно за другим два отрывистых коленца «питири-ти-тить», опять надолго замолчал. Сидя тихо, прислонившись к стволу ели и ощущая спиной, как она плавно раскачивается под ласковыми дуновениями ветра, я не заметил, как задремал…
Трудно сказать, сколько времени провёл я во сне. Только рябчик, успевший подлететь совсем вплотную (судя по задорному хохолку на его голове и чёрной бородке — это был петушок), когда я неосторожно пошевелился спросонья, встрепенулся и сорвался с ветки прямо надо мной, издав крыльями упругий звук. Теперь манить его уже не имело смысла. Напуганный, он нескоро начнёт отзываться, а тем более идти на манок…
Вдруг из глубины леса до моего слуха донеслись какие-то странные звуки. Я понял, что именно они-то и разбудили меня. Заинтересовавшись, я встал и, стараясь ступать как можно тише, направился в ту сторону, откуда они исходили. Пройдя с полкилометра, я вышел на лесную просеку, вдоль которой вкривь и вкось стояли старые телеграфные столбы с сохранившимися кое-где проводами, натянутыми на ещё чудом уцелевшие фарфоровые изоляторы.
Судя по всему, это была заброшенная телефонная линия, протянутая между соседними деревнями. Звуки, а теперь не было никакого сомнения, что это был звон и гуденье телефонных проводов, уже доносились совсем явственно. Осторожно продвигаясь чуть в стороне от просеки, чтобы под ногами не хрустели задубевшие за лето стебли малинника, я вглядывался в просветы между деревьями, стараясь разглядеть источник звона.
И неожиданно увидел медвежонка-пестуна, взгромоздившегося на самую верхушку одного из покосившихся столбов. Задними лапами он ухватился за изоляторы, а когтями передних энергично наяривал по телефонным проводам, как по струнам балалайки.
Провода в этом пролёте между столбами были натянуты более или менее туго и под ударами когтей медвежонка вибрировали, звенели, оглашая громким мелодичным звоном весь окрестный лес. Время от времени медвежонок прекращал дёргать за провода и прикладывал ухо к столбу, словно завзятый меломан, наслаждающийся затихающими музыкальными аккордами…
«Вот так музыкант! — подумал я. — А ещё говорят — медведь на ухо наступил».
Я пожалел, что у меня нет с собой фотоаппарата. Но аплодировать лесному музыканту всё-таки не решился.
Неожиданно раздавшийся за моей спиной хруст сучьев заставил насторожиться. К счастью, до меня быстро дошло, что не один я наслаждаюсь игрой юного дарования, и этот замечательный концерт предназначается явно не для моих ушей.
Зная крутой нрав медведиц, я не стал задерживаться на просеке и, стараясь не шуметь, быстро отступил вглубь леса подальше от разыгравшегося лесного музыканта. К счастью, всё обошлось для меня вполне благополучно — и незабываемый концерт послушал, и ноги унёс подобру-поздорову.
Фото автора: «Следы медведя», «Рябчик на ветке». Фото из архива автора: «Медведь за деревом»
