Серганя был сыном богатого купца первой гильдии, производившего прочнейшие кирпичи для нашего чопорного города и пытавшегося внедрить своё чадо в круги аристократии. И было это в конце XIX века.
Серганя слыл энергичным, весёлым здоровяком, душой любой купеческой компании. Но никак не заоблачных аристократических кругов, которые, подобно звёздам, светили ярко, но недосягаемо.
Первые шаги в направлении покорения аристократических высот Серганя сделал без всякого удовольствия, но с жертвенной маниакальностью. Он сменил милое сердцу купеческое облачение (включая высокие блестящие сапоги бутылками со скрипом) на дорогой сюртук, панталоны со штрипами, мягкую шляпу, тросточку и монокль.
Этот монокль жестоко терзал Серганю, вызывая у него временное косоглазие, и вообще мешал ему ежеминутно, как заноза. Но это был абсолютный шик, всё равно как в наши дни непременное обладание дорогой иномаркой для уважающего себя богатея.
Гуляя по Невскому проспекту, обладатель монокля, кстати, очень дорогого стёклышка, мог позволить себе при встрече с очередной модницей-красавицей выпучить глаза и беззаботно выронить монокль, который с приятным звоном разбивался о мостовую. И тут наш франт изящным движением руки доставал из нагрудного кармана новый монокль, и втискивал его в многострадальный глаз, продолжая шествовать далее, до следующей встречи с очередной барышней.
Мой отец говорил, что Серганя набивал свой нагрудный карман десятками моноклей и все их растрачивал во время дефиляжа. Правда, он признавался, что искренне выпучивал глаза не более одного-двух раз, а остальные стёклышки терял для шика.
Но все эти маневры не приближали его ни на шаг к заветной цели. Внедрение в аристократические круги было делом наитруднейшим, всё равно что попасть теперь в сияющий круг, излучаемый олигархами. Правда, требования были совсем другими, но деньги те же.
* * *
Отделаться разбитыми моноклями, тросточкой с золотым набалдашником и прочими символами богатства было невозможно. Надо было лепить себя заново, резать себя по живому. И Серганя был готов ко всему, вверяя себя стае дорогостоящих учителей, беспощадных, как тюремная охрана.
Чего, например, стоило насильственное приобретение светских манер, изучение французского языка, который был, по мнению Сергани, труднее египетских иероглифов. А танцы! А умение вести непринуждённую беседу ни о чём! А трудоёмкое изменение выражения лица в разных ситуациях. Например, в беседе с барышней или с престарелой матроной, или просто во время изящного стояния со скрещёнными на груди руками у колонны, виртуозно и мгновенно менять выражение лица по мере проплывания того или иного аристократического индивидуума мимо его белоснежной манишки! А взбегать по аристократическим лестницам в позе деревянного истукана, перебирая только ногами в лакированных туфлях, притом в очень узких туфлях, и ни в коем случае не косолапить, держа при этом голову вздёрнутой, как будто вы стараетесь выглянуть из люка! А совершать сложнейшие эволюции на той же лестнице при встрече с высокопоставленной особой!
Ужас, просто ужас. Но цель была поставлена, и мучительная дрессировка набирала обороты. Дорогостоящие учителя честно отрабатывали свои высокие гонорары, добросовестно и неустанно, вызывая у Сергани апатию и временную потерю весёлости.
Особенно его допекала учительница французского языка, и в минуты отдохновения он кровожадно мечтал, с каким бы он удовольствием перерезал шнуровку на её корсете и раздавил черепаховый лорнет! Его круглая, добродушная физиономия иногда наливалась алым цветом, и он судорожно пытался разодрать крахмальный воротничок своей сорочки, но вовремя спохватывался и делал вид, что поглаживает пухлый двойной подбородок.
По всем признакам, Серганя стремительно превращался в добровольного мазохиста. Но бывали минуты, когда былая купеческая удаль возвращалась к нему, и он оттягивался, как теперь говорят, на всю катушку.
Зимой Серганя отправлялся на сконструированную им самим ледяную горку и катался с неё на огромном решете, притом никто не мог повернуться на этой горке вокруг своей оси более двух раз, а Серганя мог три. Это его несколько успокаивало и примиряло с действительностью.
Однажды после особенно тяжёлых испытаний Серганя поклялся, что повернётся на горке четыре раза и не заденет барьер в её конце. Друзья категорически отвергли эту возможность, однако Серганя без лишних слов погрузил свой зад в решето и виртуозно, под аплодисменты, повернулся четыре раза, но при последнем повороте всё-таки ошибся на четыре миллиметра, и его пухлый нос чиркнул на большой скорости по барьеру в конце горки. В результате с этого необходимого органа был содран аккуратный кружок. Очень долго пришлось Сергане сидеть дома, залечивая аккуратную блямбу на кончике носа и подвергаясь садистским расправам со стороны своих учителей.
* * *
Но Серганя не сдавался. В присутствии француженки и других учителей он приказал во время обеда подать себе поджаренную ворону и с причмокиванием съел её, злобно наблюдая полуобморочное состояние француженки.
В другой раз, с ещё не совсем зажившим носом, Серганя отправился на прогулку по своей даче под Питером, неотступно сопровождаемый своими мучителями и несколькими верными друзьями. Облаченный в дорогое пальто, неустанно одергиваемый ненавистной француженкой, Серганя оказался в районе построенных в линейку курятников — своей личной собственности.
Дело шло к вечеру, и куры уже удалились на покой. Куриные покои были небольших размеров, с узким проходом внутрь. До ушей раздражённого Сергани донёсся разговор о том, что человеку затруднительно попасть внутрь этого убежища.
— Да ещё с такими габаритами, как у мсье, — ехидно добавила француженка.
— Я не только влезу в курятник, но повернусь в нём три раза, — проблеял от негодования Серганя и ринулся на штурм.
С колоссальным трудом, под трагическое кудахтанье кур он втиснулся в отверстие и повернулся внутри три раза, рискуя разнести мирную птичью обитель в щепки. При каждом повороте он выглядывал из отверстия и показывал язык, недвусмысленно адресуя этот знак внимания шокированной до предела француженке, которая, покинув свой пост, подхватила юбки и гневно уставила близорукий свой взор в черепаховый лорнет, дабы не наступить своими прюнелевыми изящными сапожками в куриный помёт.
Когда Серганя, как триумфатор, выбрался из курятника и предстал с торжествующей миной перед поверженными злопыхателями, он являл собой поразительное, незабываемое зрелище. Весь имеющийся в наличии куриный помёт перекочевал на Серганино дорогое пальто с эффектными добавлениями разнообразных перьев, которые покрывали не только пальто, но и его простодушную физиономию.
— Я нарочно завёл мамзель в район курятников! — весело хохотал Серганя.
— Почему ты не разгонишь своих мучителей? — спросил его мой отец.
— Я вот-вот должен быть представлен ко двору, и это может случиться в любой момент, — с мрачной обречённостью констатировал Серганя, рассеянно обирая с себя перья и меланхолически сдувая их с пальцев.
* * *
Дело двигалось к решающему моменту. Оказывается, Серганю, обученного и по возможности отполированного, на ближайшем рауте должны были представить настоящей, но очень старой фрейлине, приближенной к государыне, а уж потом, если всё сойдёт благополучно, она представит его ко двору.
И, наконец, судьбоносный день настал. Серганя волновался так, что был близок к обмороку. В невменяемом состоянии он был втиснут угрюмым камердинером во фрак, который облегал его круглое тело, подобно подводному скафандру, с игриво отстающими фалдочками, покоящимся на толстом заду. Туго накрахмаленный высокий воротник сорочки подпирал пухлые щёки и даже уши и охватывал короткую шею наподобие гипсового воротника, применяемого врачами при переломах основания черепа. Серганя мог двигать только глазами и имел большое сходство с удавленником, не вынутым из петли. Густо напомаженные волосы разделял прямой пробор от затылка до лба. Над напряжённым глазом с моноклем покоился игривый одинокий завиток.
Дорогостоящий парикмахер, завершив работу, заявил, что легче сапожную щётку уложить в прическу, нежели непокорные вихры клиента, доставшегося ему, бедному парикмахеру, в наказание, что однозначно доказывает его великое мастерство. Это наглое замечание осталось без ответа со стороны клиента, ибо Серганя его просто не слышал, с тревогой всматриваясь в своё незнакомое отражение.
Учитель танцев напомнил ему о том, как и на какой манер надо подходить к фрейлине, как шаркать ногой и встряхивать при этом головой, затем с почтением отступить, не отдавив при этом ноги окружающим. Француженка долдонила расхожие вежливые французские фразы, но они доносились до красных ушей Сергани, словно из-под воды.
Загруженный, наподобие куклы, в шикарный личный экипаж, Серганя благополучно сгрузился перед распахнутыми дверями аристократического чистилища и начал свой тернистый путь по парадной лестнице, прямо к трону престарелой фрейлины. Она восседала на нём в фальшивых локонах и сверкающих натуральных бриллиантах, навешанных, как казалось, не на человеческую плоть, а на ствол корявого старого дерева, изборождённого морщинами и складками.
Не помня себя от растерянности, Серганя приблизился к древоподобной даме, шаркнул ногой и тряхнул головой. Пока всё шло по схеме, предписанной строгим этикетом. Опять же по схеме Серганя должен был принять протянутую ему ручку и приложиться к ней, склонившись в подобострастном поклоне. Дама должна была в этот момент коснуться устами его лба и, может быть, предложить ему сесть рядом с собой в пустующее кресло, которое он должен был занять, по инструкции, на четверть ягодицы, боком с неестественным разворотом в сторону престарелой прелестницы, отклячив свою ногу в виде согнутой кочерги, почти касаясь при этом коленом пола и выслушать её милостивое лепетание, конечно, не дай Бог, на французском языке, при этом почтительно опустить глаза долу и не поднимать их ни в коем случае.
Однако, когда Серганя наклонился перед высокопородной фрейлиной и принял её унизанную кольцами ручку, он допустил роковую ошибку, взглянув в лицо старушки и в смятении заметив, что она тянет к нему губы, разумеется, чтобы поцеловать его в лоб. Но тугой крахмальный воротничок существенно ограничил доступ здоровых мыслей к его напомаженной голове. Он забыл схему и звонко чмокнул уста непорочной высокочтимой девственницы.
Лёгкое, как ветерок, благопристойное «Ах!» пронеслось по залу, а за ним последовало сдавленное хихиканье.
Не помня себя от ужаса, Серганя стремительно покинул великосветский раут, отдавив при этом несколько уважаемых ног с чувствительными мозолями.
С этого момента он словно перенёсся на тройку с бубенцами, — такую бешеную скорость развили его лакированные туфли, что просто уму непостижимо. Он мчался мимо великолепных драпировок, ваз, каминов, зеркал, громадных картин, колонн, развесистых пальм, изящных скульптур и — остановился только в недрах своего экипажа, сильно напоминая глубоководную рыбу, вытащенную на поверхность.
* * *
Прибыв, как в тумане, в свои просторные хоромы, Серганя на ходу стал сдирать с себя аристократические доспехи, включая изящные лакированные туфли.
Со смаком по пути своего следования разбил несколько дорогостоящих ваз, плюхнулся в кресло и потребовал к себе своих учителей, включая мрачного камердинера и виртуоза-парикмахера, и со вздыбленными перепутанными волосами (сохранился, правда, каким-то чудом игривый завиток на лбу) уволил всех, особо отметив француженку и её черепаховый лорнет.
Посидев недолго в раздумье, он принял с охотой рюмку водки, закусив её хрустящим рыжиком, оглядел своих верных притихших друзей, а затем кратко и правдиво изложил им суть произошедшей с ним великой конфузии.
— А ведь, наверное, старая хрычовка не очень огорчилась твоему поцелую, может, единственному в её долгой жизни, — весело заметил мой отец.
Серганя зажмурился, завизжал тонко, а потом захохотал до слёз, топоча большими разутыми ногами, торчащими из дорогих изысканных панталон.
Единогласно было принято решение устроить грандиозную пирушку на даче. Благополучное освобождение от аристократических тисков вызвало к жизни всю на копившуюся в Сергане природную весёлость и энергию. Ворвавшись на приветливо освещённую веранду своей дачи, Серганя расцеловал домоправительницу и стал лично руководить организацией банкета.
С радостью расставаясь со своей хрустальной мечтой, Серганя спонтанно спровоцировал бой на диванных подушках. Его естественный порыв был с воодушевлением подхвачен друзьями.
Сражение разгорелось не на шутку. Конец его был неожиданный — одна из подушек угодила в навесной дымоход под потолком. Труба обвалилась, щедро осыпав сражающихся сажей. Пришлось топить баню.
Распаренные и разнеженные участники боя немедля приступили к бурным возлияниям. По мере нарастания и расширения возлияния пейзаж за окном веранд стал расплываться, как и следовало ожидать. Но вдруг осоловелые глаза Сергани приобрели иное выражение, в них отразился ужас.
Проследив за остановившимся взором своего весёлого вождя, компания увидела, что по тропинке мимо веранды шествуют три громадные индюшки. И все три — совершенно голые, без единого перышка! Плавно перебирая голыми цибулистыми ногами, они изящно поворачивали тонкие шеи в поисках пропитания.
«Всё, белуга хлестанула!» — пронеслось в головах собутыльников.
Внезапно трагическую тишину разорвал горестный вопль домоправительницы. Оказывается, повар неосмотрительно выбросил винные ягоды от наливки на помойку, где их с аппетитом заглотнули злосчастные птицы и свалились пьяными. Повар решил, что птички почили в одночасье от неизвестной хвори и приказал ощипать их, пока они ещё теплые. Голые бездыханные птицы были вынесены во двор, где на вечернем холодке протрезвели и в таком непотребном виде степенно отправились в знакомый курятник.
* * *
Всеобщая радость оттого, что можно беспрепятственно продолжать банкет, переполнила всех без исключения. И тут же возникло острое желание прогуляться, а заодно пофилософствовать, попеть, потанцевать и просто охладиться под тёмным уже ночным небом.
Выйдя дружной оравой на дорогу, компания взялась под руки, чувствуя полное единение и воодушевление. Вдруг один из участников констатировал странное явление природы:
— Братцы, ночь лунная, а Луны-то нет!
Хор пьяных голосов с готовностью подтвердил этот феномен. Последовало временное затишье, и только ритмичная икота одного из друзей нарушала ночную тишину. Но тут проникновенный голос дал команду:
— Прыгай, перед нами канава!
Подчиняясь инстинкту самосохранения, все молодцы разом дружно прыгнули на совершенно ровной дороге и стали бормотать слова благодарности бдительному товарищу.
Больше команд не поступало, ибо он задремал, и дальнейшая прогулка проходила без приключений.
…Вот так, бесславно, умерла хрустальная мечта Серганиного отца, но зато какой веселой была тризна по ней!
* * *
Чисто из женского любопытства хочу вас спросить:
— Какой из кругов вам больше понравился — аристократический или олигархический?
Лично я поддерживаю первый вариант, поскольку второй напоминает мне — разумеется, по личным наблюдениям со стороны — герметически закупоренный комфортабельный бункер, покинуть который сиятельные олигархи никак не могут. Может, когда-нибудь им всё же захочется выглянуть наружу, а может, и не захочется. Но выглядывать надо. Хотя бы потому, что это полезно для здоровья.
