Говорят: ёжик — ни головы, ни ножек. Но наш Иржик топал, как лошадь. И голова у него точно была, правда, только для того, чтобы есть…
Вслед за мной в Ягодное — а это, на минуточку, Магаданская область — приезжает из нашего Питера жена с детьми — тринадцатилетним Борей и четырёхлетней Аней. В тот же день получаю ключи от двухкомнатной квартиры. Митрич, наш редакционный водитель, везёт нас из аэропорта Синегорье прямо на новоселье. Входим в пустые комнаты. Старые хозяева не оставили даже ломаной табуретки.
Первые недели, пока не найдём мебель, предстоит жить на полу. Спим вповалку на полуторном ватном матрасе. На полу даже электроплитка. И едим на полу, но не на коврах, как в домах Востока, а сидя всё на том же матрасе.
Штор нет, светло, как днём: на Колыме — белые ночи, как в Ленинграде. Но разница во времени — восемь часов. Наша Анечка путает день с ночью — просыпается в пять утра и начинает играть на краешке нашего лежбища со своими немногочисленными игрушками. Встаём, укладываем её, потом опять встаём, смотрим, не скатилась ли с матраса на пол.
А через неделю нас уже пятеро.
Как-то в разговоре с Анатолием Фёдоровичем, редактором нашей районной газеты, я упомянул, что в Питере остались наши попугай и собака.
— Вы же любите животных? — спросил он у меня однажды, словно невзначай.
— Как всякий нормальный человек, — отвечаю. — А вы это к чему?
Выяснилось: в интернате, где учится его дочь Айнана, есть уголок юного натуралиста, в котором обитают птички, рыбки, хомячки, морские свинки и прочая живность. Во время летних каникул в помещении уголка будет ремонт, и юннаты разобрали своих питомцев по домам. Остался ёж — кроме, как к нам, во всем Ягодном пристроить его некуда.
Ну, ладно, месяц пусть поживёт.
Так с лёгкой руки Анатолия Фёдоровича у нас появился новый жилец — крупный дальневосточный ёж Иржик.
Принесли ежа в большой клетке. Одно отделение — для жилья, второе, поменьше — столовая. Там накрошенная в плошки еда, молоко в блюдечке. Однако правил поведения в собственной двухкомнатной квартире ежу в интернате не объяснили, и ведёт он себя не как культурное лесное животное, а как настоящая домашняя свинья. Поест, и тут же, в это же блюдце с молоком, и нагадит.
К тому же, ночью, как наша Аня, спать не желает, начинает буянить так, что клетка ходит ходуном. Делать нечего — открываю дверцу, выпускаю ежа на волю. Спим в полузабытьи. Зверь всю ночь топочет по квартире, осматривает новые владения, что-то вынюхивает, по пути скидывает в кухне крышки с кастрюль, которые, как и мы, располагаются до времени на полу, и лишь под утро, замотавшись, где-то затихает.
Утром встаём — ежа нет. Разбрелись по квартире — нигде. Вдруг Боря из кладовки кричит: вот он! Идём туда. Видим рюкзак, из кармана которого торчит ежиный хвостик.
Оказывается, ёж решил из пустого рюкзака соорудить нору. И особо приглянулся ему большой наружный карман, в который он очень удачно залез головой вперёд. Обратно, естественно, выбраться не смог: колючки мешают. Хорошо хоть — не задохнулся, пыхтит. Беру рюкзак, пытаюсь его вытряхнуть: не тут-то было! Колючки встают дыбом, и ёж — ни с места. Пыхтит, фырчит, но помочь ничем не может.
Пришлось, прижимая иголки, по миллиметру его оттуда вытягивать. Наконец, вытащил. Ёж топает завтракать, а я легкомысленно бросаю рюкзак в тот же угол. Ну, не настолько же он дурак, чтобы полезть в него снова.
Оказалось — настолько. В следующую ночь забирается в тот же карман. На этот раз, вытряхнув ежа, вешаю рюкзак на гвоздь — не дотянется. Но Иржик не успокаивается. Прозрачная клетка в качестве жилья его никак не устраивает. Ему нужна тёмная нора.
Теперь он таскает в самый дальний угол кладовки всё, что удается найти в квартире. А когда в квартире всё на полу, то найти что-нибудь можно. Короче, устроил себе там гнездо и успокоился. Зажил курортной жизнью. Хочешь — в клетке, хочешь — в норе.
Мало того — мы его ещё и на улицу, на травку выносим в картонной коробке. Там он норовит сбежать. Вытянет голову из-под брюха, осмотрится и семенит к ближайшему кустику. Окапывается там и затихает. Делает вид, что мы его не видим.
За несколько недель, на домашних харчах, Иржик превратился из стройного худого мужчины в круглого колючего толстяка. Однако каша, яйца, молоко и прочие продукты, которыми мы его кормили, на пользу не пошли.
Через месяц после возвращения в интернат Иржик приказал долго жить. Скудная школьная еда его теперь не интересовала. Норы не было. Может быть, и запахи всякой химии, долго не выветривавшиеся после ремонта, оказались для него вредными. Не знаю. Одно скажу: помер Иржик не от старости. Шустрый был ёжик. Но без мозгов.
А в бывшей его норе, в кладовке, я устроил себе кабинет. Закрывался там по ночам и колотил по клавишам пишущей машинки. И спать никому не мешал.
Не то, что ёжик.
Фото вверху: Аня, Боря и Иржик
