В те летние денёчки на город обрушилась такая жара, что даже больничный кот перестал ловить мышей. Залёг под крыльцом служебного входа и впал в спячку.
Немногочисленный медицинский персонал — врачи, медсёстры и санитарки —прятались по кабинетам, перевязочным и операционным, где имелись кондиционеры и вентиляторы. Пациенты, способные передвигаться, спасались в глубине старого тенистого сада больницы. И только те немногие, кто был прикован болезнью к койке, с покорностью обречённых изнывали на смятых влажных простынях.
Впрочем, один из этих несчастных, молодой парень лет под тридцать, не ощущал жары. Окружающая реальность вообще не дана была ему в каких бы то ни было ощущениях, потому что он пребывал в полном забытьи. Терзаемый собственной почти сорокаградусной температурой, он жил в фантастических, только ему одному ведомых пограничных видениях.
И тут ему пригрезилось самое страшное — что жизнь уходит из него, а перед смертью надо обязательно попрощаться с мамой, которая проживает в пригороде. И он напряг последние силы, и поднялся.
Его тут же сильно качнуло. Чтобы не упасть, он инстинктивно ухватился за стоящий рядом с койкой металлический штатив. Зафиксировав себя в вертикальном положении, больной приподнял штатив и медленно, в полной прострации, двинулся к выходу из палаты.
Он прихватил с собой штатив, наверное, потому, что ему казалось, будто эта штуковина способствует устойчивости. Так акробаты, скользя по проволоке под куполом цирка, балансируют с помощью шеста. Но на самом деле бедняга в одиночку не смог бы сделать и шага совсем по другой причине. На штативном крюке висел баллон с раствором, который через иглу питал внутривенно этот едва живой человеческий организм.
Держа капельницу, парень выбрался в коридор, находившийся на первом этаже, вышел на задворки больничного сада, а затем через распахнутые, никем не охраняемые ворота — на улицу.
Никто его не остановил. Никому не было до него никакого дела. Причём не только в больничных пределах, но и на улице, где редкие в этот полуденный зной прохожие и сами-то едва держались на ногах.
На автопилоте, оставляя в раскалённом асфальте следы своих босых ступней, бедолага одолел несколько кварталов, отделявших больницу от железнодорожного вокзала, и встал в очередь к кассе.
Полтора десятка человек, маявшиеся в ожидании билетов, оторопели. Рядом с ними, слегка покачиваясь, стоял молодой парень — небритый и нечёсаный, босой, в трусах и грязно-белой нательной рубахе. И при этом судорожно прижимал к себе штатив с питательным раствором, который медленно, капля за каплей, стекал по тонкой трубке в иглу, пронзающую прижатую лейкопластырем вену.
При виде этой картины кто-то принялся возмущаться тем, что от наркоманов теперь совсем прохода не стало. Кто-то, вмиг поднявшись до крупных обобщений, обрушился на бездействие властей. Но, слава Богу, отыскались в очереди и трезвые головы, которые начали кричать вокзального полицейского. И тот, представьте себе, довольно скоро появился, и с присущей нашей полиции догадливостью по штампу на рубахе тут же сообразил, откуда взялся на его территории столь странный пассажир.
Короче, не прошло и четверти часа, как из той самой больницы прибыл сантранспорт — больного уложили на носилки и благополучно увезли обратно в родную палату.
…Вы скажете: враки всё это, выдумки! Нет, правда. И это смогут подтвердить не только очевидцы той истории, но и вы сами, когда столкнётесь с чем-то подобным. Ведь мы стали так равнодушны друг к другу — то ли нас испортили деньги, то ли их отсутствие…
